История религий. Том 1

Идеологическая подготовка палаческой деятельности церкви во имя насаждения религии любви и милосердия началась давно: весьма существенные соображения по этому поводу содержатся еще в писаниях Августина. В XIII в., уже после того, как папская инквизиция развернула свою деятельность, Фома Аквинский писал: «Что касается церкви, она исполнена милосердия и стремится обратить заблуждающихся; оттого она не тотчас осуждает, но после первого и второго увещания, как учит апостол. Если же еретик и после этого продолжает упорствовать, церковь, не надеясь на его обращение, заботится о спасении других, устраняет его из церкви посредством отлучения, а затем передает его светскому судье, чтобы он устранил его из мира посредством смерти… Если бы и все еретики были истреблены подобным образом, это не было бы противно велениям Божиим…» ⁷⁶

Само понятие ереси было чрезвычайно зыбким и неопределенным, так что любое высказывание и настроение можно было при желании истолковать как еретическое, а помимо того при недостатке таких высказываний их нередко просто и выдумывали. Фактически каждый человек был беззащитен перед опасностью возможного обвинения в ереси. Если это не входило в намерения и планы инквизиторов, он не мог ни оправдаться, ни избежать страшных пыток и мучительной казни.

До 30-х годов XIII в. практика инквизиционной борьбы с ересями осуществлялась церковными властями на местах — это была так называемая епископская инквизиция. Здесь много зависело от обстановки в данной епархии, от соотношения сил епископа и светских властей, от его взаимоотношений с местным населением. В этих условиях беспощадное преследование «еретиков» было далеко не таким систематическим и неуклонным, как позже.

В начале 30-х годов XIII в. папа Григорий IX обнародовал ряд документов, которыми учреждалась централизованная папская инквизиция, порученная попечению ордена доминиканцев ⁷⁷. Само слово «инквизиция» имело довольно невинный смысл — «розыск». На знамени ордена был изображен его символ — собака, а в подписи под ним использовалась игра слов: «Domini canes», что означает помимо названия ордена «господни псы». Точнее было бы назвать их папскими псами, ибо именно в этом качестве они выступали и во всей своей деятельности, и в делах инквизиции.

Организационный статус был дан инквизиции в булле «Ad extirpanda», обнародованной Иннокентием IV в 1252 г.⁷⁸ Из ее установлений особо примечательна официальная санкция применения пыток при инквизиционном допросе. Булла преисполнена наставлений в адрес светской власти, требующих непреклонности и абсолютной решительности в деле инквизиционного преследования; наставления сопровождались угрозами.

Сразу после начала работы инквизиционного трибунала в данной местности развертывалась вакханалия доносов. Трепещущие от страха люди возводили всевозможные обвинения на своих знакомых, друзей, родных, на родителей, детей, мужей и жен. При этом часто сводились личные счеты. В принципе все доносы должны были расследоваться инквизиционным трибуналом, но нередко это оказывалось невозможным по причине их колоссального количества. Инквизиторы могли отбирать из всей массы заподозренных лишь тех, преследование которых входило в их планы и в нужды церкви. Сюда попадал любой, имевший несчастье когда-либо навлечь на себя неудовольствие церковных властей, а тем более папского престола. Играла роль и возможность для церкви обогатиться за счет имущества еретика: так как его осуждение влекло за собой конфискацию всего имущества, то нередко преследование обращалось специально против богатых людей с намерением пополнить церковное достояние.

Заподозренный арестовывался и заключался в тюремный каземат на все время следствия, причем срок его содержания не был лимитирован — несчастный мог годами в тяжелейших условиях дожидаться решения своей судьбы. А самое страшное начиналось на допросах.

Применение изуверских пыток, сопровождавших допрос подследственного, делало его положение безнадежным. Тонко разработанная система физического и морального увечения человека приводила к тому, что он соглашался возводить на себя любые обвинения. Пытка могла длиться неограниченное время и повторяться много раз, хотя по действовавшим установлениям можно было пытать подследственного только один раз; затруднение легко преодолевалось — очередная пытка не завершалась, а лишь прерывалась, так что последующая представляла собой не новый акт, а продолжение начатого. Страдания обвиняемого не кончались его признанием собственной виновности и его личным покаянием. Он обязан был указывать «сообщников» и единомышленников, доказывать искренность своего раскаяния максимально большим числом оговоренных. А после того как окончательно сломленный обвиняемый признавал все, чего требовали от него инквизиторы, ему давали подписать протокол, в котором помимо всего говорилось, что обвиняемый дал свои показания, не подвергаясь никакому насилию или угрозам, добровольно и чистосердечно.