История религии (Том 1)

бы мы и не рассуждали о свойствах Причины?

ПЕРВЫЙ ВЫВОД. Удовлетворение любознательности и вытекающее отсюда

спокойствие.

ВТОРОЙ. Смирение перед Причиною. Оно поможет нам быть благоразумными и

заставит нас помнить, что если нам дана нескончаемая радость, то она может

быть всегда и отнята, если мы не благоговеем перед Причиной. Это дань ее.

ТРЕТИЙ. Чувство благодарности за некончающееся, всегда возрастающее

счастье. Оно придает нам бодрость в нашей бедной земной жизни и заставит нас

всегда помнить и любить его Причину. Любовь умилостивит ее, потому что

Любовь - также ее дань.

ЧЕТВЕРТЫЙ. Мудрость и благость Причины по отношению к своему изделию

позволяет нам думать, что могущество Причины не принесет нам зла и в

будущем, например, не прекратит существование Вселенной или не сделает его

мучительным.

Причина есть высшая любовь, беспредельное милосердие и разум... Короче:

и Причина, и органические существа Вселенной и их разум составляют одну и ту

же любовь".

x x x

Как же согласуется подобное исповедание веры со статьей в газете

"Коммуна"? Может быть, за эти три года (с 1925-го по 1928-й) Циолковский

изменил свои взгляды? Но тогда почему же в 1931 году он писал, что в книге

"Причина космоса" выражен "его личный взгляд, которого он никому не

навязывает"? (Циолковский К.. Атлас дирижабля из волнистой стали. 1931. С.

22). Приходится лишь изумляться мужеству ученого, который в обстановке

штурмовой антирелигиозной пропаганды ся отстаивать свои идеи, пусть порой и

в завуалированной форме.

Что же касается интервью в газете, то оно, скорее всего, дошло до нас

наполовину искаженным. Лишь начало его, кажется, подлинно. На вопрос

корреспондента, верит ли он в Бога, Циолковский ответил: "Что, прежде всего,

понимать под верой в Бога? Темная неразвитая крестьянка Богом считает

картинку-икону. Другие под Богом подразумевают бессмертного старца,

восседающего на облаках. Третьи считают Богом доброе начало в жизни". Но

далее почему-то отсутствует определение самого Циолковского, а идет критика

невежества и суеверий.

Здесь интересно провести параллель с высказыванием известного астронома

Н. Морозова: "Когда современного умственно развитого человека спрашивают:

верит ли он в Бога, то ему приходится отвечать: о каком Боге вы говорите?

Если о библейском Боге в виде старика лет примерно восьмидесяти, с седой

длинной бородой... сидящего на престоле на верху стеклянного колпака над

нашей атмосферой, то, конечно, нет. Но если вы под этим словом

подразумеваете единую и основную - по учению современной науки - сущность

всех творческих сил вселенной... то как я могу отвергать эту единую и всюду

разлитую творческую сущность вселенной, не отвергая этим самым всего себя?..

Вся вселенная полна различных форм творческого сознания, и силы стихийной

природы отличаются от наших организовавшихся психических сил только своей

одеждой, а не сущностью. Таково научное представление о едином, вечном,

вездесущем и все наполняющем творческом начале вселенной, то есть, выражаясь

теологическим языком, о Боге-Отце, вечном Творце и Обновителе "неба и земли,

всего видимого и невидимого" (Морозов Н. Эволюционная мораль и эволюционная

теология/ Предисловие к книге А. Немоевского "Бог Иисус". Пг., 1920. С. 1

ел.).

Этот взгляд очень похож на мировоззрение Циолковского и выражен даже в

сходных словах. Но Морозов писал свою статью в 1920 году, а к 1928 году

высказывать публично подобные мысли становилось все труднее.

В данном случае совершенно безразлично, в каком отношении стояли

"эволюционная теология" Морозова или учение Циолковского о "Причине космоса"

к христианству. Но, как бы мы ни охарактеризовали их: деизм, пантеизм или

иначе, - для атеистов все они в равной мере неприемлемы.

Те из отечественных авторов, которые не могут отрицать идеологических

"уклонов" Циолковского, пытаются найти им свое объяснение. При этом

ссылаются на трудные обстоятельства жизни Циолковского. "Особо тяжелые

моменты подавленности, ощущение бессилия в деле продвижения своих открытий

создавали почву для влияния на ученого реакционной идеологии и оживления

религиозных идей, внушенных ему воспитанием... Отсюда берут свое начало

занятия Циолковского в некоторые периоды его жизни христианским учением, а

также ряд уступок религии в его более поздних философских работах" (Брюханов

В. А. Мировоззрение Циолковского. С. 18, 25).

Само по себе это очень важное признание, но с точки зрения "объяснения"

оно удивительно беспомощно. Оказывается, достаточно ученому испытать

неудачи, как он тут же становится на сторону религии! Не всякий марксист

решится на столь легкомысленное утверждение. Надо быть слишком низкого

мнения о силе гения, чтобы ставить его воззрения в роковую зависимость от

обстоятельств. Мы знаем религиозных ученых и писателей, которые пожали при

жизни плоды своей славы, а также неверующих, живших в бедности и лишенных