Интересы христианства как мощной и богатой религии со сложной системой церковных учреждений и с миллионами верующих требовали и всесторонней разработки доктрины, и философско-теологического обоснования той системы догматов, которую руководство церкви признает единственно истинной. Должно было развиваться богословие в качестве наукоподобной дисциплины. III и последующие века явились ареной бурного развития христианской теологии, представители которой овладели арсеналом античной философии и применяли его для разработки и обоснования христианской догматики. Философски образованными людьми были и те перечисленные выше «отцы церкви», которые на словах отрицали языческую философию. В известной мере обращение христианства к античной философии было вынужденным.
Чтобы совмещать утонченные идеи античной философии с христианством, нужно было толковать последнее в рафинированном и облагороженном виде. И здесь как нельзя кстати пригодилось филоновское аллегорическое толкование Ветхого завета, которое оказалось приемлемым и в отношении Нового завета. Оно явилось основным экзегетическим приемом, принятым христианскими богословами александрийской школы — Ори-геном и Климентом Александрийским. Этот прием не разделялся церковью, но сыграл все же немалую роль в приобщении к христианству образованных кругов общества 65.
Утончение христианства шло и по другой линии — в отношении понятия о боге. Еще в неоплатонизме возникла концепция отрицательного (апофатического) богословия, оперирующая тем, чего нельзя сказать о боге. В полном согласии с Платоном Юстин отказывает богу даже в определенном названии. «Никакое название, — говорит он, — не приличествует высшему принципу вселенной. Бог, Отец, Творец, Господь не суть названия, определяющие Его сущность, но простые квалификации, заимствованные из его благодеяний и его созданий» 66. И у Климента, и у Оригена имеются заявления о невыразимости, непостижимости, несказуемости понятия бога и того, что на несовершенном человеческом языке обозначается этим понятием. Наиболее ярко выраженной формы, доведенной, можно сказать, до абсурда, апофатическое богословие достигает в сочинениях некоего автора второй половины V в., скрывшегося под псевдонимом Дионисий Ареопагит. Для него бог не только несказуем и непознаваем, но и супранесказуем и супранепознаваем. Он даже не бог, а архибог, он «супрасущественная неопределенность» 67.
Помимо апофатического христианство сохранило и катафатическое богословие, которое призвано наделять бога какими-то позитивными свойствами. Но эта доктрина в конечном счете опять-таки сводится к перефразированным негативным характеристикам типа бесконечности, безгрешности (святость!) и т. д. Платоники и неоплатоники не нуждались в таких уступках воображению людей — философия может позволить себе такую неуступчивость; религия же не может, ибо она черпает материал для своих построений из фантазии, связанной с чувственно воспринимаемыми образами.
У Филона и в неоплатонизме христианское богословие заимствовало не только общую идею бога и его негативной трактовки, но и учение о троичности божества. Там Троица принимала вид: бог — разум — дух. Больше того, Плотин даже именовал первое лицо Троицы Отцом, а второе — Логосом и Сыном. Таким образом, теология в узком смысле этого слова, как учение о боге, в платонизме и в христианском богословии во многом тождественна. Но богословие в целом не совпало с философией, оно пришло ей на смену, оно ее подавило и вытеснило. Неудивительно поэтому, что через тысячелетие понадобилось ее «возрождение».
Христианство нанесло огромный ущерб античной культуре. Не только прямые погромные действия против нее, но и ассимиляции ее достижений, в особенности философии, нанесли вред поступательному движению европейской культуры в целом.
Эта ассимиляция касалась только идеалистической философии. Античный материализм в форме эпикуреизма стал символом нечестия и богохульного мудрствования; что же касается античного идеализма, то и он мог быть воспринят христианством лишь в вульгаризированном виде, ибо его надо было приспособить к требованиям слепой и безоговорочной веры.