Но и после этого бессилию Запада и одичанию Востока, бездуховности и моральному оскудению будет противостоять Евангелие Иисуса. В преследованиях христианство окрепнет, скованное «лжебратиями» разорвет цепи. Как говорил Иоанн Златоуст, вера Христова — «вечно обновляется».
Происходит это потому, что Сын Божий реально присутствует в жизни Церкви. В Нем Ее сверхчеловеческая сила. Поэтому в каждой эпохе мы найдем динамичное, живое, открытое христианство, чающее Царства Божия. Оно несокрушимо, хотя бы все полчища ада пытались убить его или сделать застывшим, рабским, безжизненным. «Облеченное во Христа», оно будет продолжать свой путь, зная, что воля Отца должна осуществляться «на земле, как на небе».
Наличие двух полюсов внутри эмпирического христианства легко почувствовать на примере, взятом из области искусства. Если Христос-Пантократор, грозно взирающий со стен древних соборов, в чем-то есть проекция затаенных страхов и надежд, желания укрыться за спиной карающего и милующего Владыки, то изображения Распятия говорят совсем о другом. На них мы видим Сына Человеческого, прошедшего через все страдания мира и зовущего за Собой всех истинных крестоносцев (а не тех, что грабили города и истребляли их жителей). В Нем, по слову пророка, «нет ни вида, ни величия». Он отдает всего Себя, торжествуя в муке и побеждая в смерти…
Он обещал, что верные Ему будут творить знамения большие, чем те, которые творил Он Сам во дни земной жизни. Он обещал им полную власть над законами природного мира. Но достичь этого невозможно без исполнения «новой заповеди» Христовой, заповеди о самоотверженной любви. С первых же своих шагов Церковь осознает ее центральное значение, о чем свидетельствует гимн апостола Павла:
Подвиг самоотдачи принесет христианству обильные плоды. Подобно жизни, восстающей против распада материи, любовь поведет сражение с демоническими стихиями, которые обуревают людей. Вот почему религия будущего заключена в Евангелии.
«Христианская любовь, — говорит Тейяр де Шарден, — есть нечто непостижимое для тех, кто не пережил ее в опыте. Многим людям, которых я знаю, кажется невероятным, почти фантастическим, что можно любить Бесконечное и Неисследимое, что сердце человека может биться истинной любовью к своему ближнему. И однако… это чувство существует, и оно необычайно сильно. Разве можно сомневаться в этом, если окинуть взором, хотя бы поверхностно, результаты, которые оно не перестает давать вокруг нас? Разве это не реальный факт, что вот уже двадцать веков тысячи мистиков черпают в его огне такое пламенное рвение, что оно оставляет далеко позади — по свету и чистоте — порывы и преданное служение любой чисто человеческой любви? И еще разве не факт, что другие тысячи мужчин и женщин, испытав эту любовь, отказываются ежедневно от всякого иного стремления и от всякой иной радости и вверяют себя ей, вопреки любым трудностям?»
Такова природа явления, которое Иоганн Арндт, а за ним св. Тихон Задонский назовут «истинным христианством». В истории оно обнаруживается без труда. Когда Церковь как совесть общества встанет на защиту слабого и будет бороться с бесправием и войнами, когда она будет сохранять духовное наследие народов, утверждая человеческое достоинство женщины, раба, крепостного, — она явится подлинным орудием Господним. Когда апостол Павел и другие миссионеры, вплоть до наших дней, одолевая бесчисленные преграды, понесут людям весть о «свободе чад Божиих», когда Климент Александрийский или Фома Аквинат скажут, что вера — не враг разума, когда апологеты первых веков провозгласят принцип терпимости, а св. Мартин и преп. Нил Сорский осудят казни инакомыслящих, когда св. митрополит Филипп или Дитрих Бонхоффер сложат головы в борьбе с тиранией, когда Отцы Церкви назовут богачей грабителями, а государство, пренебрегшее правом, — шайкой разбойников, когда мученики всех стран и времен — от Рима до Японии, России, Мексики, Германии, Эфиопии и Албании — запечатлеют своей кровью верность Христу, — то все они будут представлять собой истинное христианство.