Но совершался процесс не только романизации, а одновременно и эллинизации Запада, потому что римляне и в эту эпоху относились к грекам так же, как в предшествующую, и во всех отраслях умственной и общественной жизни за греческими образцами по-прежнему признавалось не только равное, но и высшее значение. Сношения Италии с Грецией были чрезвычайно оживленны. В Италию шел непрерывный приток греческих философов, риторов, поэтов, учителей. Они занимали в Риме уже довольно видное положение и становились почти необходимыми членами всякого интеллигентного кружка. Эллинское образование стало неизбежною и важнейшею частью высшего образования в Италии. Эллинская цивилизация коснулась не одних высших слоев общества, она стала в полном смысле слова общераспространенною, потому что масса рабов восточного происхождения распространяла эллинизм и в низших кругах. Как в провинциях жило множество римлян, так Италия кишела греками, сирийцами, египтянами, финикиянами, евреями. Понятно, что этими путями особенное распространение получали не высшие результаты эллинского развития, а именно худшие его стороны: не формировался в новые, высшие формы римский характер усвоением лучших плодов греческой культуры и греческого ума – усваивалась лишь внешность греческой цивилизации, утрачивалась прежняя любовь, прежняя приверженность к своему, пожалуй слишком исключительная, но взамен не получалось что-либо равноценно новое.
В общей совместной жизни сглаживались яркие особенности разных племен и народностей и усиливалась одна общая черта – изношенность, измельчание характеров. Особенно ослабел латинский характер в самом Риме. Именно здесь всего более развивался – одинаково и в высших, и в низших слоях общества – пустейший и презренный космополитизм. Тесное сближение, можно сказать, взаимное проникновение, двух даровитейших племен древности дало в последующие века огромные результаты: вся европейская цивилизация опирается на этот процесс, но в первое время смешение национальностей несло лишь горькие плоды во всех областях умственной жизни – ив религии, и в философии, и в литературе.
Римская религия была так тесно, органически связана с государственным строем, что политическая революция разрушила и ее,- и на развалинах старинных верований в высших кругах общества распространились или безверие, или философские системы, в кругах же низших – всевозможные виды суеверий.
К тому времени, когда в Риме стала исчезать старинная религиозность, эллины давно уже пережили эпоху простой веры. Веры у них уже и не было, а была лишь философия; теперь ее заимствовали у них и римляне.
Но и философская мысль Эллады изжила себя. Философия этой поры не освобождала мысль, не окрыляла ее, а заковывала в узкие рамки схоластического философствования: римляне усвоили греческую философию не в гениальных творениях Платона и Аристотеля, а от их слабейших учеников и толкователей. В Риме получили распространение школы эпикурейская, стоическая и новых академиков, последняя школа была по преимуществу критическою и диалектическою, самостоятельной системой воззрений она не проводила; учение эпикурейцев и стоиков было определеннее. Последователи Эпикура признавали, что основное начало мира косно, разнообразие вещей они объясняли механическими сочетаниями, существование богов и бессмертие души они отрицали и идеалом для человеческой жизни почитали уравновешенное существование, не возмущаемое ни духовными порывами, ни какими-либо излишествами, крайностями телесных удовольствий или неудобств. Последователи Зенона, стоики, признавали основную сущность мира изначала деятельною, признавали существование богов и их влияние на мир и идеалом человеческой жизни ставили постоянную деятельность в стремлении согласоваться с природою.
Первоначально в Риме философские учения встретили прием весьма недружелюбный. Нерасположение к философии установилось здесь с первого публичного дебюта представителя греческих философов Карнеада, который в 155 г. беззастенчиво защищал вероломный захват афинянами Оропа, тогда против этого ритора и всей греческой философии сурово выступил Катон, возмущавшийся цинизмом, с каким философ оправдывал явное нарушение справедливости. После этого в Риме надолго сохранилось недружелюбное отношение к философам и философии, и особенно к системе эпикурейской; эту последнюю здесь усвоили первоначально лишь в небольших кружках как оправдание всяких чувственных излишеств. Мало-помалу, однако, предубеждение стало ослабевать, и через несколько времени стоицизм распространился уже значительно.