История Рима

Может казаться несколько странным, почему Цезарь, бесспорно первенствовавший на этом съезде и один имевший за собою военную силу, предоставил Помпею и Крассу то же, что имел сам, и, таким образом, сам как бы терял, ибо отказывался от исключительного положения и ограничивался только тем, что рядом с Помпеем выдвигал и Красса, своего старинного приверженца и всегдашнего соперника Помпея. Объяснение этому можно находить лишь в том, что Цезарь преследовал не личные цели: он хотел, по-видимому, прежде всего завершить покорение Галлии, отлично оценивая все значение этого факта для Римского государства и народа, чтобы не оставлять этого дела, он и хотел отсрочить тот переворот, который он произвел через 5 лет. Он действовал, бесспорно, с большим риском, с большою верою в свое счастье, вера эта не всегда оправдывается, но на этот раз она оправдалась.

Совещания в Лукке произвели ошеломляющее впечатление. Оказалось, что никто в сенате не предполагал возможности таких решительных заявлений со стороны Цезаря, Помпея и Красса,- и все их воле немедленно подчинились. Сенаторы, еще недавно резко порицавшие «трехглавое чудовище», как называли они триумвират, спешили один за другим выразить свою полную преданность, и одним из первых явился с повинной Цицерон. Намеченные в Лукке кандидаты все прошли, и Помпей и Красс в качестве консулов правили, уже почти не спрашивая сената. Многие решения принимались даже без совещания с сенатом, зачастую решения прямо подсказывались, и никто не возражал. Особенно последовательно устраняли сенат от всякого участия в делах военных. Цицерон явился вождем сенатского большинства, покорно подчинившегося новым владыкам, и во всем блеске развернул свое уменье подыскивать для чего угодно красивые слова и тонкие объяснения. Катон и его приверженцы, оставшиеся в меньшинстве, продолжали свою оппозицию иногда просто смешными выходками, иногда не без ядовитого остроумия,- им предоставляли делать, что им было угодно, потому что все шло, как того требовали триумвиры.

Общественная оппозиция проявлялась теперь главным образом при выборах и в судах присяжных. Хотя кандидаты триумвиров и получали намеченные должности, но при столь упорном сопротивлении, что приходилось прибегать к мерам явно насильственным, чтобы достигнуть успеха, а несколько раз было признано благоразумнее совсем отступить. Что касается судов, то когда правители находили нужным заявлять свою волю прямо, она всегда исполнялась. Так, по требованию Цезаря во многих процессах был оправдан Ватиний, наиболее резкий и ненавистный обществу его клеврет. Но конечно, постоянно прибегать к таким крайним мерам было бы неблагоразумно, а как только сторонники триумвиров во время суда не были прямо поддержаны своими могущественными покровителями, они всегда были осуждаемы, иногда даже и несправедливо. Тут почти ничего сделать было невозможно: при выборах правители сталкивались с замкнутою и сплоченною олигархиею, сокрушить которую тем труднее, чем менее явно она действует, в судах присяжных отражалось нерасположение к монархии всех средних граждан Рима. Но если на выборах триумвиры потерпели ряд неудач только досадных, потому что фактически они всегда отстраняли от дел того, кому не доверяли, то решениями присяжных им причинены были и чувствительные потери, потому что были отправлены в изгнание многие из весьма ценных для них пособников.

Еще более ожесточенную и уже совершенно неуловимую для власти оппозицию встретили триумвиры в литературе. Яркие и остроумные памфлетисты, как Гай Лициний Кальв, Марк Бибакул и особенно Катулл, действительно много вредили триумвирам в обществе. Но здесь уже решительно ничего нельзя было сделать. Цезарь пытался ослабить нападки Катулла тем, что завязал личное знакомство с этим совершенно еще молодым человеком и оказывал ему большое внимание и уважение. Во всяком случае, практическая политика была вполне во власти триумвиров, а литература – вполне в руках оппозиции.