История Рима. Том 3

Пять лет длилась уже война с Серторием, но ни с той, ни с другой стороны не предвиделось еще конца. Государству война причиняла неописуемый ущерб. Цвет италийской молодежи погибал в этих походах от изнурительных лишений. Государственная казна не только была лишена испанских доходов, но должна была еще посылать ежегодно в Испанию на уплату жалованья и снабжение находившихся там армий очень значительные суммы, которые почти невозможно было собрать. Испания, разумеется, пустела и беднела вследствие этой войны, ведшейся с таким ожесточением и часто приводившей к истреблению целых общин, а пышно расцветавшей там римской культуре был нанесен тяжелый удар. Даже города, стоявшие на стороне господствовавшей в Риме партии, переносили невыразимые бедствия; приморские города получали все необходимое при помощи римского флота, а положение верных Риму общин внутри страны было отчаянное. Почти такие же лишения переносила и галльская провинция, — отчасти от наборов в пехоту и конницу, от реквизиции денег и хлеба, отчасти же от тяжелого бремени зимних постоев, которое вследствие неурожая 680 г. [74 г.] стало совершенно невыносимым. Почти всем общинам приходилось искать помощи у римских банкиров и принимать на себя непосильные долги. Как полководцы, так и солдаты вели войну неохотно. Полководцы натолкнулись на противника, значительно превосходившего их талантом, на утомительно упорное сопротивление, на войну, полную серьезных опасностей при далеко не блестящих и с трудом достигнутых победах. Утверждали, что Помпей носится с мыслью добиться отозвания из Испании и назначения на какой-либо более приятный военный пост в другом месте. Солдаты были также мало удовлетворены походом, в котором не на что было рассчитывать, кроме жестоких ударов и незначительной добычи, и где даже жалованье выплачивалось крайне неаккуратно. В конце 679 г. [75 г.] Помпей сообщал сенату, что уже в течение двух лет жалованье не выдается в срок и войско грозит распасться. Римское правительство могло бы, конечно, устранить большую часть этих бедствий, если бы оно решилось вести войну в Испании менее вяло или, лучше сказать, более охотно. Но в основном ни правительство, ни полководцы не были виновны в том, что такой исключительный гений, как Серторий, мог в этих чрезвычайно благоприятных для мятежа и пиратства местах вести малую войну целые годы, несмотря на численное и военное превосходство противника. Конца здесь не предвиделось, и, наоборот, казалось, что серторианский мятеж сольется с другими одновременными восстаниями, что еще более усилит его опасность. Как раз в то время велась на всех морях война с пиратами, в Италии — с восставшими рабами, в Македонии — с племенами, жившими на Нижнем Дунае, а на Востоке царь Митрадат под влиянием успехов испанского восстания решился еще раз испытать военное счастье. Невозможно доказать, что Серторий вступил в связь с италийскими и македонскими врагами Рима, хотя он, несомненно, поддерживал постоянные сношения с марианцами в Италии; зато с пиратами он еще раньше вступил в открытый союз, а с понтийским царем, с которым у него давно уже имелся контакт через посредство находившихся при дворе Митрадата римских эмигрантов, он заключил теперь настоящий союзный договор. Серторий уступил здесь царю подвластные Риму малоазийские государства, — но не римскую провинцию Азию, — а помимо того обещал послать ему пригодного для командования его войсками офицера и известное число солдат, а царь обязывался ему передать 40 судов и 3 тыс. талантов. Мудрые политики столицы вспоминали уже о том времени, когда Италии угрожали с Востока и Запада Филипп и Ганнибал; поговаривали, что новый Ганнибал, завоевав так же, как его предшественник, Испанию своими собственными силами, сможет, подобно ему, прибыть в Италию с испанской армией, и притом раньше, чем Помпей, чтобы, по примеру финикийского полководца, призвать к оружию этрусков и самнитов против Рима.