История Рима. Том 3

Меры эти, принятые человеком, только что давшим такое поразительное доказательство своей слабости и половинчатости, изумляют нас своей решительностью и энергией. Тем не менее легко понять, почему Помпей действовал теперь решительнее, чем во время своего консульства. На этот раз речь шла не о том, чтобы немедленно выступить в роли монарха, а только о подготовлении монархии чрезвычайными военными мерами, которые — как ни революционны они были по существу — могли все же быть осуществлены в рамках существующей конституции и сразу приводили Помпея к его старой цели — командованию в войне против Митрадата и Тиграна. В пользу отделения военной власти от сената говорил и ряд соображений практического порядка. Помпей не мог, конечно, забыть, что план подавления пиратства, составленный в том же самом духе, потерпел неудачу несколько лет назад вследствие плохого выполнения его сенатом, что исход войны в Испании подвергался крайней опасности вследствие отсутствия заботы об армии со стороны сената и вследствие беспорядочности финансового хозяйства. Он не мог не знать, как относится к нему, отщепенцу партии Суллы, большая часть аристократии и какая судьба предстояла ему, если бы он согласился отправиться на Восток в качестве полководца правительства с обычными полномочиями. Понятно поэтому, что в качестве первого условия принятия им командования он потребовал предоставления ему независимого от сената положения, и граждане охотно согласились на это. Весьма вероятно также, что Помпея принудило на этот раз к более быстрому образу действия его окружение, недовольное, разумеется, его отступлением за два года перед тем. Законопроекты об отозвании Лукулла и об экспедиции против пиратов были предложены народным трибуном Авлом Габинием, разоренным и морально опустившимся человеком, но ловким посредником, смелым оратором и храбрым солдатом. Заверения Помпея, что он вовсе не желает поста главнокомандующего в войне с пиратами и жаждет лишь покоя и отдыха, были, конечно, не серьезны, но смелый и энергичный клиент его, находившийся в дружественных отношениях с Помпеем и его близкими, отлично понимавший и дела и людей, вероятно, оказал значительное влияние на решение своего недальновидного и беспомощного патрона.

Как ни недовольны были втайне вожаки демократов, они не могли, однако, открыто выступить против законопроекта. Проведению этого закона они, по всей вероятности, ничем не могли помешать, и противодействие их привело бы лишь к открытому разрыву с Помпеем, что заставило бы его либо сблизиться с олигархией, либо вести чисто личную политику, не считаясь с обеими партиями. Таким образом, демократам оставалось только сохранить и на этот раз свой союз с Помпеем — хотя и лишенный содержания — и воспользоваться случаем, чтобы окончательно свергнуть сенат и перейти из оппозиции в правительство, предоставив остальное будущему и отлично известной бесхарактерности Помпея. Поэтому их вожаки — претор Луций Квинктий, тот самый, что за семь лет перед тем добивался восстановления власти трибунов, и бывший квестор Гай Цезарь — и поддерживали законопроекты Габиния.

Привилегированные классы были вне себя, притом не только нобилитет, но и торговая аристократия, увидевшая в столь коренном государственном перевороте опасность и для предоставленных ей законом преимуществ и снова признавшая в сенате своего подлинного покровителя. Когда трибун Габиний после внесения своих предложений появился в сенате, отцы города едва не задушили его собственными руками, не сообразив в своем усердии, к каким невыгодным для них результатам привел бы подобный метод убеждения. Трибун бежал на форум и стал сзывать толпу на штурм здания сената, но заседание было вовремя прервано. Консул Пизон, предводитель олигархической партии, случайно попавший в руки толпы, наверное сделался бы жертвой народной ярости, если бы подоспевший Габиний не выручил его, чтобы не рисковать своим верным успехом из-за ненужных пока злодеяний.

Между тем озлобление толпы не улеглось и находило все новую пищу в высоких ценах на хлеб и множестве совершенно нелепых иногда слухов, например, что Луций Лукулл не то отдал в Риме под проценты деньги, полученные им для ведения войны, не то пытался с помощью этих денег отвлечь претора Квинктия от народного дела, или же, что сенат добирается приготовить «второму Ромулу», как называли Помпея, участь первого²⁰и т. п.