Читаем История римской литературы Том I полностью

В начале книги III диалога "Об ораторе" Цицерон выражает радость по поводу того, что Красс не дожил до войны между Суллой и Марием. Его собеседники по диалогу, Марк Антоний и Юлий Цезарь Страбон, бы-ли менее счастливы: они погибли в 87 и 86 гг. как активные противники Мария. Цицерон вспоминает о них с сожалением. Нельзя забывать, что диалог "Об ораторе" написан в 55 г., когда Цицерон был особенно яростно настроен и против последних отпрысков демократии, выродившихся в беззастенчивых демагогов, — в особенности против Клодия, — и против уже намечавшейся полной диктатуры одного из триумвиров, только что скрепивших в Луке свой в то время всесильный союз.

Другим крупнейшим оратором конца II и начала I. до н. э. был Марк Антоний (143-87 гг). Он начал свою карьеру почти так же, как Лициний Красс; обвинив консула Гнея Папирия Карбона, потерпевшего поражение на войне с кимврами, он довел его до самоубийства (в 113 г.) подобно тому, как Красс за шесть лет до этого погубил репутацию другого члена того же рода — Гая Папирия Карбона. Но если Красс имел основание заклеймить позором перебежчика Гая Карбона, то выступление Антония против побежденного полководца было только средством выдвинуться. В дальнейшей своей деятельности Антоний, как и Красс, не держался единой политической линии: так, выступив в 99 г. сторонником оптиматов против народного трибуна Тития и в защиту Мания Аквилия, жестоко по-давившего восстание рабов в Сицилии, Антоний в 94 г. защищал ненавистного сенату трибуна Норбана, бывшего его сверстником и личным приятелем. По-видимому, Марку Антонию ставилось это в випу, потому что Цицерон влагает в его уста ("Об ораторе", II, 48-49, 199 сл.) речь, в которой Антоний объясняет мотивы своего поведения и при этом совершенно беззастенчиво раскрывает свои приемы воздействия на слушателей. Сперва, используя горячий и бурный способ речи, он возбудил снова ненависть против побежденного и изгнанного консула, и горе тех, чьи родные погибли в битве с кимврами, а после этого "стал примешивать другой вид красноречия, мягкий и сдержанный, заступаясь за своего товарища, который по обычаю отцов должен был быть ему так же близок, как родные дети", и, наконец, стал умолять судей не причинять такого горя ему, "который всегда старался спасать даже чужих людей, а теперь не сможет спасти товарища", ему, который "просил всегда только за друзей, никогда ничего не прося для себя".

По этой речи, составленной Цицероном, несомненно в стиле Антония, сильно отличающемся от спокойных рассуждений, излагаемых Цицероном от лица Красса, видна характерная черта Антония: уменье использовать в любой момент то, что наиболее выгодно. В "Бруте" (37-38, 139-141) Цицерон говорит: "Антонию приходило в голову именно то, что в данном случае было особенно полезным и подходящим... Огромная память, ни одной минуты размышления...". Далее Цицерон восхваляет у Антония исключительное уменье владеть жестом, "полностью совпадающим со смыслом речи, движением руки, плеча, бедер, ударом ноги о землю, положением тела, уменьем взойти [на трибуну], всеми движениями и голосом, несколько глухим, но неутомимым".

Последний оратор, играющий значительную роль в диалоге "Об ораторе", — Юлий Цезарь Страбон, выведен как мастер шутки, "легкости и соли", которые он, по свидетельству Цицерона, ввел первый, между тем как до него у римских ораторов это было не принято (II, 23, 98).

Подробно охарактеризовав ораторов группы оптиматов и присоединив к ним как ученика только Сульпиция Руфа, ставшего впоследствии марианцем, Цицерон почти не упоминает об ораторах противоположного лагеря. Только консул Марций Филипп, столкновение которого с Крассом в сенате по поводу законов Ливия Друза Цицерон красочно описывает в начале книги III диалога "Об ораторе", удостоился его отзыва, как "человек пылкий, красноречивый, особенно сильный в сопротивлении". Но он ставит его всё же значительно ниже Красса и Антония ("Брут", 47, 173). Остальных ораторов демократического направления Цицерон упоминает вкратце, считая, что "из всех мятежников после Гракхов наиболее красноречивым был Луций Апулей Сатурнин" ("Брут", 62, 224). Совершенно ясно, что как ни ценен для нас очерк истории римского красноречия, данный Цицероном, он составлен согласно консервативным установкам, и оценки римских ораторов в нем безусловно односторонни и тенденциозны.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII — начало XIX века)
Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII — начало XIX века)

Автор — выдающийся теоретик и историк культуры, основатель тартуско-московской семиотической школы. Его читательская аудитория огромна — от специалистов, которым адресованы труды по типологии культуры, до школьников, взявших в руки «Комментарий» к «Евгению Онегину». Книга создана на основе цикла телевизионных лекций, рассказывающих о культуре русского дворянства. Минувшая эпоха представлена через реалии повседневной жизни, блестяще воссозданные в главах «Дуэль», «Карточная игра», «Бал» и др. Книга населена героями русской литературы и историческими лицами — среди них Петр I, Суворов, Александр I, декабристы. Фактическая новизна и широкий круг литературных ассоциаций, фундаментальность и живость изложения делают ее ценнейшим изданием, в котором любой читатель найдет интересное и полезное для себя.Для учащихся книга станет необходимым дополнением к курсу русской истории и литературы.

Юрий Михайлович Лотман

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука