История римской литературы Том II

Что касается 16-й сатиры, которую, по словам схолиаста, многие не одобряют и считают не принадлежащей Ювеналу (Ista a plerisque exploditur et dicitiir non esse Iuvenalis), то в настоящее время она признается несомненно подлинной. Что же до времении ее сочинения, то данных для определения этого не имеется.

При перечислении сатир Ювенала мы нарочно остановились на многих вопросах о датировке их, чтобы показать, насколько критерии этой датировки неопределенны и во многих случаях очень шатки. Основной ошибкой аргументации при определении времени сочинения или издания отдельных сатир Ювенала (если только такие отдельные издания были при его жизни) следует считать общераспространенное, но совершенна априорное убеждение в том, что сатиры в дошедшем до нас их сборнике расположены в хронологическом порядке. Против этого убеждения очень основательно выступил С. К. Апт в уже упомянутой нами выше диссертант.

Наиболее полным переводом сатир Ювенала на русский язык в XIX в. является перевод Фета (1885). Перевод А. Адольфа, напечатанный вместе с латинским текстом, вышел в 1888 г. Перевод этот снабжен обширным комментарием, но некоторые части отдельных сатир не переведены, а сатира 9-я совсем выпущена. Полный перевод сатир Ювенала со включением и стихов, сохранившихся только в Оксфордской рукописи XI в. и обнаруженных в 1899 г. Винстедтом (34 стиха между стихами 365 и 366 и два стиха после стиха 373 сатиры 6-й), сделан Д. С. Недовичем и Ф. А. Петровским и вышел в 1937 г.

Несмотря на недостаточность и недостоверность сведений о жизни Ювенала и на отсутствие данных в его собственных произведениях, за исключением всего нескольких отдельных указаний, которые могут быть автобиографичны [148], мы тем не менее можем с полною несомненностью заключить, во-первых, что Ювенал был современником Марциала, Стация, Тацита и Плиния Младшего, а во-вторых, что основная тематика его сатир возникла из наблюдений современного ему римского общества, главным образом времен Домициана.

Хотя на основании каких-либо документальных данных невозможно определить общественное положение Ювенала с достаточной степенью достоверности, но общая направленность и тон его сатир довольно ясно указывают, что Ювенал занимал в римском обществе далеко не высокое положение. Если мы и не имеем права безусловно отождествлять сатирика Ювенала с Ювеналом, другом Марциала, у нас есть, однако, данные для заключения, что оба эти поэта — эпиграмматист и сатирик — принадлежали к одному и тому же слою римского общества. Очень вероятно, что Ювенал, как и Марциал, был в Риме клиентом [149]. Благодаря этому Ювенал мог быть хорошо знаком с бытом и нравами господствующих слоев римского общества, наблюдать его разложение. Доказательств такого знакомства в сатирах Ювенала сколько угодно, а наиболее яркие примеры дают сатиры 1-я и 6-я.

Дошедший до нас сборник сатир Ювенала, несомненно, представляет собой не простой свод его произведений, а книгу, в которой отдельные части распределены по возможности систематически. Очень хорошо это видно по 1-й сатире сборника, которая представляет собой не только отдельное самостоятельное произведение, но и введение ко всем остальным сатирам. В этой сатире Ювенал излагает свое писательское credo.

Содержание этой сатиры таково.

Вступление (1-21). Протестуя против бесплодной и мертвой мифологической поэзии и публичных декламаций современных ему поэтов (1-14), Ювенал говорит, что ввиду общего увлечения сочинительством он и сам решает сделаться поэтом, но последовать примеру не современных "певцов" (vates), а избрать поприще Луцилия, т. е. писать сатиры (15-21).

Основная часть (22-146). — Обратиться к сатире Ювенала побуждает крайний упадок нравов в Риме, упадок, дошедший до степени настоящего общественного бедствия. С искусством подлинного художника Ювенал, не тратя лишних слов и в исключительно ярких красках, описывает разврат, обманы, грабеж, подлоги, зазнайство безродных выскочек и всевозможные другие пороки, захватившие римское общество, потерявшее всякий стыд, совесть и чувство собственного достоинства. Ювенал негодует на упадок и разложение родовой римской знати, на разбогатевших вольноотпущенников, вышедших из среды иноземных рабов, на победившую все и вся власть денег. Картины живописуемого им бедствия Ювенал как бы обрамляет восклицаниями о том, что все это неизбежно вызывает обличения в сатире: "Трудно сатир не писать..." (30 сл.), "Ясно, каким раздраженьем пылает иссохшая печень..." (45), "Это ли мне не считать венузийской лампады достойным[150], Этим ли мне не заняться?" [151] (51 сл.), "Разве не хочется груду страниц на самом перекрестке враз исписать..." (63 сл.). И эти замечания заключаются знаменитым изречением (79):

Si natura negat, facit indignatio versum,
Коль дарования нет, порождается стих возмущеньем.