История римской литературы Том II

Исчерпывается ли содержание басен Федра этими двумя элементами — грубоватым комизмом и нехитрой моралью? Не следует ли искать за ними иного, скрытого смысла, раскрывающегося в намеках и уподоблениях? Такой вопрос правомерен, но вряд ли разрешим. Высказывания самого Федра противоречивы: с одной стороны, он говорит о своих баснях: "не всяк доищется, что в дальнем уголке я скрыл заботливо" (IV, 2, 6-7; но это может просто означать, что глупого в баснях привлекает сюжет, а умного — мораль), с другой стороны, он заявляет: "хочу я не клеймить того иль этого, а самую жизнь и нрав людей показывать" (III, пр. 49-50; но это может просто быть условной отговоркой для отвода глаз). Попытки вскрыть "потаенный смысл" отдельных басен Федра делались не раз; толкования такого рода можно разделить на "политические" и "автобиографические". При политическом толковании, например в 1,2 ("Лягушки, просящие царя"), царь-чурбан уподобляется Тиберию, а царь-дракон Сеяну; в 1,6 свадьба Солнца представляется намеком на предполагавшийся брак Сеяна и Ливии (Тацит, "Анналы", IV, 39, 41); в IV, 17 ("Козьи бороды") предполагается отклик на возвышение императорских вольноотпущенников при Клавдии и т. п. При автобиографическом толковании, например, из III, 15 ("Собака и ягненок"), делается вывод, что Федр был подкинутым сыном гетеры, из А, 19 ("Скакун, проданный на мельницу"),-что Сеян наказал его ссылкой и т. д. Даже из этих, наименее натянутых толкований, видно, что осмысления такого рода могут быть в лучшем случае правдоподобны, но никак не достоверны. Это объясняется тем, что мы не обладаем вторым членом сравнения: хроника римской жизни времен Федра нам известна недостаточно, а биография самого Федра неизвестна вовсе. Это не значит, что басни Федра были свободны от всякого злободневного значения — напротив, можно с уверенностью сказать, что такие басни, как I, 2 и I, 15 не могли не восприниматься как намеки на современность, — но это означает, что такое значение не поддается установлению, и какие бы то ни было широкие выводы на основе гипотетических сближений недопустимы.

В целом в баснях Федра идейная установка важнее, чем эмоциональная, поучительность преобладает над развлекательностью. Именно поучительная функция басни Федра определяет ее художественные принципы. Эти принципы — краткость и простота. Как эти принципы реализуются в композиции басен, видно из того, что было сказано о сокращении и упрощении басенных сюжетов у Федра. Теперь следует сказать, как эти принципы реализуются в стилистике басен.

Заботясь о простоте речи, Федр в основном следует греческому прозаическому образцу. Поэтому его поэтическая речь приобретает многие черты прозы. Его фразы длинны и обстоятельны, его лексика изобилует прозаизмами, нередко почерпнутыми из крестьянского, охотничьего, судебного, политического обихода, смотря по содержанию басни (bubulcus, sterquilinum, excitare, advocare sponsum, regem creare icto foedere и т. п.). Заботясь о краткости, Федр обращается к эллиптическим конструкциям (At ille lentus [inquit]: "Quaeso..." I, 15, 7; Equidem me contemptum [esse] gaudeo-II, пр. 11; improbam [mustelam] leto dedit-I, 22,9; Bonas in partes, lector [illud] accipias velim-II, пр. 11), вводит метонимические стяжения (caecus timor, dens improbus, cornua infesta) и т. п. Чтобы не впасть в однообразие, Федр избегает повторения одинаковых слов, широко пользуясь синонимами (так, в II, 4 он обозначает звериных детенышей словами fetus, progenies, nati, tenerus grex, porcelli, proles, catuli). Чтобы не утратить всякой поэтичности, Федр вставляет в свою речь сравнительно многочисленные традиционно-поэтические слова и выражения (liquor, basium, praedator, decurrere vitam, medio sole и т. п.), прибегает к эпитетам, метафорам и перифразам; иногда они изящны (fulminei — о кабаньих клыках, insitivi — о внебрачных детях, qui centum oculos habet — о хозяине усадьбы), но в большинстве случаев не ярки и не оригинальны. В целом басни Федра представляют собой, по античной терминологии, хороший образец "простого", или "скромного", стиля. Местами его краткость переходит в неясность, а простота в сухость; но лучшие страницы Федра обладают естественностью и изяществом, напоминающим Теренция.