А эти предложения или, точнее, обещания заключались ни более ни менее как в том, чтобы избрать Алексея Михайловича польским королем, то есть преемником Яна Казимира, и еще при жизни сего последнего! И на такую нехитрую удочку пойман был мечтавший о славе и завоеваниях московский царь со своими главными советниками или, собственно, с патриархом Никоном. Аллегрети, конечно, подал только надежду на избрание; а между тем убедил царя остановить военные действия против поляков, как против своих будущих подданных и направить русское оружие против якобы их общих врагов, то есть шведов. Завоевание Ливонии и Эстонии, которых так безуспешно добивался Иван Грозный, теперь представлялось весьма возможным и даже нетрудным. Для переговоров с цесарскими послами назначены были бояре-князья Алексей Никитич Трубецкой и Григорий Семенович Куракин, окольничий Богдан Матвеевич Хитрово и посольский думный дьяк Алмаз Иванов. Но потребовались еще посылки гонцов к самому императору Фердинанду III и обратно, причем гонцы эти осторожно пробирались через Курляндию и Пруссию. Одним словом, цесарское посольство так искусно затянуло свои предварительные переговоры, что только в мае 1656 года выехало из Москвы, осыпанное царскими милостями и подарками; оно условилось о съезде московских и польских уполномоченных в Вильне для окончательных мирных переговоров, в которых обещало принять на себя роль посредников. Аллегрети был славянского происхождения и понимал русский язык, что много облегчало ему переговоры с русскими боярами. Притом уже самые грамоты Фердинанда III, в которых прописывался полный царский титул, и даже с прибавлением новых земель, производили на царя и бояр очень выгодное впечатление; что, однако, не мешало им держать цесарское посольство под строгим присмотром и никаких посторонних лиц к нему не допускать.
Совсем иначе было принято шведское посольство, приехавшее затем, чтобы подтвердить Столбовский договор. Для переговоров с ним назначены были князь Никита Иванович Одоевский, Василий Борисович Шереметев, Григорий Гаврилович Пушкин и тот же дьяк Алмаз Иванов. Уже самый вопрос о царском титуле возбудил споры; так как послы не хотели признавать новых прибавлений, то есть Великого княжества Литовского, Белой России, Подолии и Волыни. Затем бояре укоряли шведского короля за то, что он «не обославшись с царским величеством пошел на польские города войною и у царских ратных людей от Полоцка дорогу велел перенять». Затем высчитывали споры о границах и разные другие неправды со стороны шведов. Эти переговоры так же затянулись на всю зиму и сопровождались посылкой гонцов к шведскому королю и обратно. А весной они окончились разрывом и объявлением войны. Цесарское посольство, таким образом, добилось всего, о чем хлопотало, и в этом случае, по свидетельству некоторых иностранцев, ему более всех помог всесильный в то время патриарх Никон: как бывший митрополит Новгородской области, он, очевидно, сохранял неприязнь к ее соседям. В числе влиятельных чиновников, державших сторону Польши против Швеции, находился знаменитый впоследствии московский дипломат Афанасий Ордин-Нащокин, в это время стольник и воевода города Друи, лежавшего на Западной Двине, в северном углу новозавоеванного княжества Литовского. Через этот город в Курляндию проезжали тогда гонцы из Москвы в Вену к Фердинанду и обратно. Ордин-Нащокин снабжал их провожатыми и вел дружеские сношения с Яковом, герцогом Курляндским. В своих отписках государю он явно склоняется в сторону поляков, выставляет шляхту соседних поветов преданной царю и не пропускает случая извещать о грабительствах и обидах населению (т. е. уже царским подданным), причиняемых шведскими войсками, занимавшими часть северных литовских областей. Он передает всякие доходившие до него слухи о политических событиях и планах, между прочим, польские толки об избрании преемника Яну Казимиру, о намерении шведского короля соединиться с поляками против московского царя и тому подобное. Нащокин, как псковский дворянин, подобно Никону, питал явное нерасположение к соседям своего края, то есть к шведам.
Воспользуемся драгоценными записками Павла Алеппского, чтобы бросить взгляд на то, что происходило в эту зиму в Москве при царском дворе, кроме торжественных приемов австрийского и шведского посольств и переговоров с ними.
Государь с боярами, по обычаю, усердно посещал храмы и присутствовал при богослужении, которое совершалось Никоном с особой торжественностью, благодаря возвышенному настроению после победоносного похода, а также пребыванию в Москве антиохийского патриарха Макария, которому царь оказывал большое уважение и ласку. Никон настоял на том, чтобы и царица с боярынями присутствовала за обедней в Успенском соборе; здесь для нее было устроено особое место в виде трона и занавес, который закрывал ее и боярынь от глаз народа.