Польша была одной из немногих стран Европы, где правила дворянская элита. После мятежа шляхты в лагере под Нешавой в 1454 году король был вынужден утвердить так называемые «Нешавские статуты» – первую польскую конституцию. С этих пор дворянство собиралось на сеймы, выбирало королей и вотировало субсидии на ведение войны; если на сейме не достигалось согласия, то по «безнарядным» польским обычаям недовольная сторона могла поднять вооруженный мятеж. Дворянство свободно владело землями, могло их покупать и продавать, и это владение не было обусловлено службой. Все это составляло понятие польской «свободы», «золотой вольности». Обратной стороной шляхетской свободы было крестьянское рабство. Захватив власть, шляхта постепенно стала закрепощать крестьян. Крестьянский выход, ограниченный статутом 1496 года, был полностью запрещен только в 1540-х годах. Но затем закрепощение ускорилось: Польша вошла в орбиту Мирового Рынка и у польского побережья появились голландские корабли. Голландцы предлагали за хлеб всю роскошь Запада и Востока – и польские помещики не устояли перед искушением: они стали создавать хлебные плантации, фольварки, и с помощью плети заставили своих крестьян отбывать барщину. Барщина, поначалу составлявшая один день в неделю, перестала нормироваться в середине столетия и к концу столетия обычно составляла 3–4 дня в неделю с половинного надела. На исходе XVI века крестьян официально именовали рабами («холопами»), «сыновьями Хама». Холопы принадлежали пану; их продавали и покупали; они должны были исполнять все приказы пана, выходить на барщину и нести оброки, как скажет пан. Крестьяне подлежали суду пана, и приговор не мог быть обжалован; по приказу пана крестьянина могли сечь плетьми до смерти. «Крестьяне – подданные своих господ, которые распоряжаются их жизнью и смертью», – писал папский нунций из Польши в 1565 году. «У них, без всякой с их стороны провинности, господа по своему произволу отбирают землю и все имущество и, как принято в некоторых поветах, продают их, как скот», – свидетельствует Ян Можевский. «Разгневанный помещик… не только разграбит все, что есть у бедняка, но и убьет его – когда захочет и как захочет», – говорил иезуит Петр Скарга.[1501]
«У нас в том свобода, – писал Симон Старовольский, – что всякому можно делать все, что захочется; от этого и выходит, что беднейший и слабейший делается невольником богатого и сильного, сильный наносит слабому безнаказанно всякие несправедливости, какие ему вздумается. В Турции никакой паша не может того делать последнему мужику, иначе поплатится за то головой; у московитян думный господин и первейший боярин… не смеет оскорблять простого холопа… Только у нас в Польше вольно все делать… Азиатские деспоты за всю жизнь не замучат столько людей, сколько их замучат каждый год в свободной Речи Посполитой».[1502]
Россия была восточной страной, в которой «первейший боярин не смел оскорбить простого холопа». Однако поражение в Ливонской войне побуждало Россию к заимствованию порядков победоносного противника, Польши. Конечно, порабощение собственных крестьян ограничивало военные возможности Польши: шляхте приходилось нанимать немецких ландскнехтов. Но с другой стороны, крепостнические фольварки и вывоз хлеба давали деньги для найма пехоты, а научившееся сражаться в строю дворянство обеспечивало армию лучшей в Европе конницей. В итоге основными компонентами польского культурного круга были: гусарская конница, немецкие «баталии», фольварки, «золотая вольность» шляхты и крепостничество. Таким образом, внешний фактор – стремление к трансформации по образцу могущественного соседа – толкал Россию к введению крепостного права.