После реформы 1861 года положение бывших крепостных крестьян значительно улучшилось, и рост их численности возобновился. Однако рост населения вызвал уменьшение крестьянских наделов и, несмотря на продолжающееся освоение степного Юга, потребление оставалось на уровне минимальной нормы. Под давлением демографического роста и повторяющегося голода правительство было вынуждено постепенно уменьшать прямые налоги с крестьян. Крестьянство же реагировало на голод и нехватку земли, стараясь повысить урожай более тщательной обработкой наделов и применением удобрений – однако рост населения вскоре поглощал прирост урожайности на крестьянских полях. «Российская деревня оказалась втянута в мальтузианский цикл, в котором население снова и снова догоняло производство», – констатирует Т. Шанин.[2321]
Демографически-структурная теория акцентирует необходимость рассмотрения распределения ресурсов в структуре «государство – народ – элита». В этой связи нужно отметить, что в конце XIX века существующее производство в принципе могло обеспечить душевое потребление на уровне 24–25 пудов – уровне, который бы обеспечил социальную стабильность. Однако распределение ресурсов было таково, что значительная часть хлеба принадлежала не массам полуголодного населения, а крупным землевладельцам, которые считали выгодным вывозить зерно за границу. Государство в своих целях способствовало массовому вывозу хлеба, и это привело к новому структурному кризису в 1891–1892 годах.
Необходимо отметить, что поощрение экспорта было в определенной степени связано с этатистской политикой военной и промышленной модернизации. Новое оживление этатистских тенденций было связано не только с необходимостью государственного регулирования в условиях Сжатия, но и с новой диффузионной волной, эпицентром которой была Германия. Победы Германии были обусловлены инновациями в военном деле, прежде всего, появлением стальных пушек Круппа – однако вместе с крупповскими пушками Россия заимствовала у Германии этатистские традиции и методы государственной индустриализации. В российском варианте эти методы предполагали увеличение налогов и стимулирование зернового экспорта, что вело к уменьшению потребления внутри страны.
На протяжении второй половины XIX века потребление балансировало на уровне, близком к минимальной норме. Однако необходимо учесть, что в экономическом отношении российское крестьянство делилось на две большие группы, бывших государственных и бывших крепостных крестьян, и что бывшие крепостные имели наделы в среднем почти вдвое меньшие, чем бывшие государственное крестьяне. Это приводило к большой разнице в доходах между двумя категориями крестьян, и при том, что среднее потребление было примерно на уровне минимальной нормы, потребление бывших крепостных было ниже нормы, и около половины населения жило в условиях постоянного недоедания. Кроме того, большую роль играли климатические колебания, в отдельные годы уменьшавшие до уровня ниже минимума среднее потребление всего крестьянства. Отсутствие запасов зерна во многих крестьянских хозяйствах делало их крайне неустойчивыми, и это приводило к неустойчивости социально-экономического положения в целом.
Конечно, в условиях начинающейся модернизации введение новой агротехники в перспективе могло обеспечить повышение потребления и в теории спасти страну от кризиса. Но для этого требовалось по крайней мере «двадцать лет покоя», а скорее всего, существенно больше – условие, реально невыполнимое в обстановке постоянных военных конфликтов. Случайные воздействия, такие, как войны и большие неурожаи, рано или поздно должны были нарушить неустойчивое социально-экономическое равновесие и привести к экосоциальному кризису. Фактически экосоциальный кризис начался уже в 1905 году, и аграрная реформа, которая, по замыслу ее авторов, должна были спасти от него страну, проходила уже в обстановке кризиса.