Таким образом, закрепощение крестьян к 1690-м годам не привело к увеличению барщины. Денежный оброк также формально оставался примерно на одном уровне – однако реально падение цен на хлеб привело к тому, что тяжесть оброка возросла до 3,5–4 пудов с души (см. табл. 1.3.). Более существенный выигрыш дворянство получило не от увеличения ренты, а от увеличения числа крестьян в поместьях вследствие прекращения бегства. Этот процесс начался еще до 1649 года. В 1626–1627 годах в Шелонской пятине Новгородчины на одно владение приходилось в среднем 3,8 двора и 6,2 крестьянина мужского пола, в 1646 году – уже 6,8 двора и 22,1 крестьянина, в 1678 году – 7,5 двора и 29,1 крестьянина. Более общие данные по всей Новгородской земле приведены в табл. 1.5.
Как следует из таблицы 1.5, две трети новгородских помещиков были мелкопоместными, у них было менее 10 крестьян мужского пола. Тем не менее в целом положение дворянства значительно улучшилось, на Новгородчине уже не было пустых поместий и диспропорция между численностью дворянства и крестьянства была в значительной степени преодолена. Помимо прекращения бегства крестьян существенное значение имело сравнительно медленное увеличение численности дворянского сословия при очень быстром росте населения.[258]
Дальнейшие изменения в положении дворянства были связаны с военной реформой и с переводом большого числа дворян-однодворцев в солдаты. После исключения однодворцев в целом по стране в 1700 году на одного помещика приходилось 19 крестьянских дворов и 70 крепостных мужского пола (если считать по 3,68 крестьянина на двор). Однако средние цифры скрывают за собой наличие большой группы мелкопоместных дворян и концентрацию огромных владений у земельной аристократии. Дворяне, имевшие от одного до пяти дворов, составляли около половины (47 %) всех помещиков, и в среднем у них было всего лишь по 2,4 крестьянских двора и по 8,8 крестьянина мужского пола. С другой стороны, 464 богатейших помещика (и вотчинника) владели 42 % всех крепостных, на каждого из них приходилось в среднем 355 дворов, то есть примерно по 1300 душ мужского пола.[259]
1.10. Традиции и вестернизация во второй половине XVII века
Возвращаясь к описанию роли технологического (диффузионного) фактора, необходимо, прежде всего, дать краткую характеристику соотношения восточных и западных компонентов в российском обществе XVII века, в его социальной и материальной культуре. Европейцам, посещавшим Россию в этот период, бросалось в глаза отличие русских обычаев и порядков от привычных им. «И поныне у них оказывается мало европейских черт, а преобладают азиатские, – отмечал в 1680 году тосканский посол Яков Рейтенфельс. – Покрой одежды, пышность при общественных торжествах, обычный способ ведения хозяйства, приемы управления государством, весь, наконец, строй жизни отзывается у них более азиатской необузданностью, нежели европейскою образованностью…» Рейтенфельс описывает восточные обычаи русских: они имеют обыкновение спать после обеда, берут пищу с блюда пальцами, при встрече целуют друг друга или отвешивают глубокие поклоны, постоянно упражняются в верховой езде и стрельбе из лука, свободное время, как персы, проводят за игрой в шашки.[260] «Пренебрегая каменными домами, они совершенно справедливо полагают, что гораздо здоровее, по причине сильных и постоянных холодов, запираться, подобно татарам и китайцам, в деревянные».[261] Голландский путешественник Ян Стрейс писал, что в Москве много общественных бань, подобных турецким и персидским, что вследствие закона об одежде каждый должен одеваться по назначенному ему образцу, что «они пишут на коленях, хотя бы перед ними и стоял стол», что женщин «держат взаперти, почти как турчанок».[262] Придворный врач царя Алексея Михайловича Самуэль Коллинс добавляет, что «красотою женщин почитают они толстоту», что женщины, чтобы понравиться мужьям, чернят свои зубы и белки глаз.[263]
К восточным обычаям относилось и почитание царя. «Приветствуя же царя, они обыкновенно распростираются ниц всем телом по земле», – отмечает Я. Рейтенфельс:[264] это был китайский обычай «челобития», «коу тоу».[265] Такого же коленопреклонения требовали от западных послов, одаряя их взамен, по восточному обычаю, шубами.[266] Московиты почитали царя наравне с Богом: «Мосхи постоянно открыто всюду заявляют, что Богу и царю все возможно и все известно, что только Богу и царю они готовы отдать все, что только имеют наилучшего, и даже самую жизнь».[267]