На другом полюсе сосредотачивалось крупнейшее дворянство – так называемые латифундисты или лендлорды. 102 семьи, принадлежавшие по большей части к старинным родам, в 1905 году владели 30 % всей дворянской земли. Разница в положении этих семей и остального дворянства была столь велика, что на страницах дворянской прессы слово «лендлорд» приобрело бранное значение; лендлордов изображали как непримиримых противников среднепоместного дворянства и вообще дворянского дела.[1497]
Что касается средних поместий (от 100 до 1000 дес), то их численность в 1877–1905 годах уменьшилась почти на четверть, с 44 тыс. до 34 тыс. «Вымирающее» среднее дворянство было источником постоянных жалоб, с которыми обращались к правительству предводители дворянства. В 1896 году 27 губернских предводителей дворянства, прибывшие на коронацию Николая II, подали царю «Записку», в которой вновь жаловались на всеобщее оскудение поместного дворянства, писали «о переходе из затруднительного положения в нестерпимое» и о появлении «на близком уже расстоянии разорения среднего и крупного землевладения».[1498]
В ответ правительство снизило процентную ставку для должников Дворянского банка до 4 % в 1894 году и до 3,5 % в 1897 году. Было учреждено Особое совещание по делам дворянства, но его работа не привела к существенным результатам.[1499] Иногда высказывается мнение, что главной причиной разорения дворянства был его экономический консерватизм – нежелание тратить деньги на улучшение хозяйства. Как показывают материалы исследований, помещичьи хозяйства не обладали существенными преимуществами перед крестьянскими хозяйствами в части внедрения усовершенствованных орудий труда.[1500] Авторы сборника «Сельскохозяйственные статистические сведения по материалам, полученным от хозяев» (1903 г.) описывали положение следующим образом: «Немаловажным препятствием к распространению орудий специально во владельческих имениях является принятая во многих местах система ведения хозяйства за отработки или исполу, причем владельческие земли обрабатываются крестьянским инвентарем. При таком способе ведения хозяйства нет расчета затрачивать средства на улучшение инвентаря, покупку плугов, сеялок и других орудий. Кроме того, во владельческих хозяйствах отсутствие некоторых машин и орудий объясняется дешевизной рабочих рук. Вследствие этой дешевизны хозяевам нет надобности стремиться к увеличению производительности труда и обзаводиться машинами».[1501]Бывали и случаи, когда, казалось бы, хорошо устроенная экономия приносила одни убытки. Так было, например, с Баландинской вотчиной графа С. Д. Шереметева, которая имела 38 тыс. дес. земли при многопольной системе, собственные мельницы, винокурни и т. д. Соседний помещик Ф. П. Бартенев, слывший хорошим хозяином, объяснил графу, что выгоднее «перейти на арендную систему, то есть начать тем, чем кончили все крупные землевладельцы Запада, особенно английские лорды».[1504]
«Аграрное перенаселение вызывало… разложение крупного хозяйства и окончательное превращение прежнего дворянина-хозяина в эксплуататора крестьянской нужды», – писал Б. Бруцкус.[1505]В условиях аграрного перенаселения главным фактором, влияющим на прибыль помещичьих хозяйств было не внедрение передовой агротехники, а дешевизна рабочей силы. Поденная плата батраков в южном степном районе была в полтора раза больше, чем на Черноземье, и это было главной причиной того, что и себестоимость пуда ржи была в полтора раза больше.[1506]
Это делало производство ржи на Юге нерентабельным (там производили в основном пшеницу), и Юг не мог конкурировать с «отсталыми» помещиками Черноземья, несмотря на благоприятные природные условия и попытки внедрения усовершенствованной агротехники.То же самое аграрное перенаселение делало помещичьи хозяйства Черноземья весьма прибыльными; отношение арендной платы к цене земли в начале XX века составляло в этом регионе 10,3 %, то есть землевладелец получал с капитала (с учетом трехполья) 6,7 % прибыли – значительно больше, чем в среднем по Европейской России. Для сравнения отметим, что средний дивиденд в промышленности составлял в 1901–1905 годах