История России: конец или новое начало?

Раскрепощение дворянства, освобождение его от обязательной службы стало в этом отношении этапным событием. Восстание Пугачева показало, что прежнее относительно мирное сосуществование «верхов» и «низов» в расколе с новыми дворянскими привилегиями совместить непросто, что само это сосуществование становится проблематичным. В милитаристской государственности оно обеспечивалось принудительной разверсткой обязанностей: помещик служит царю, а крепостной крестьянин – помещику, но тем самым и царю тоже. Раскрепощение дворянства подтачивало базовые основания системы. Последовавшее за ним почти через сто лет раскрепощение крестьян способствовало этому еще больше. Государство лишилось главного управленческого звена в деревне в лице помещика, но примирить с последним крестьянина ему не удалось, потому что сохранявшееся право дворян на земельную собственность отторгалось культурным кодом крестьян, не было в их представлении легитимным.

Чем более глубокой становилась демилитаризация, чем дальше продвигались Романовы по пути необходимых реформ, тем ближе подступал к политической поверхности социокультурный раскол и тем резче проявлялся он как конфликт интересов. Он обнаруживал себя на местных уровнях в земствах, и правительству приходилось сужать в них и без того ограниченное крестьянское Представительство. Он обнаруживал себя и на общенациональном уровне в Государственной думе, когда в ней обсуждался земельный вопрос, и властям опять-таки ничего не оставалось, как незаконно изменить избирательный ценз в пользу помещиков. Но тем самым лишь демонстрировалась непреодолимость раскола политико-правовыми, нереволюционными средствами. Потенциальная же предрасположенность значительных слоев населения к революционной смуте обусловливалась и тем, что европеизированная элита оставалась для народного большинства культурно чужой.

2. Европеизация дворянства, вызвав к жизни новые линии раскола, не устраняла прежнего раскола между государственной и догосударственной культурой, а накладывалась на него, придавая ему более четкие и зримые очертания. После петровских преобразований он стал расколом, фиксировавшемся в языке, одежде, внешнем виде, во всем образе жизни. При этом большинство населения сохраняло встроенную в государство архаичную общинно-вечевую организацию, с государственным укладом несовместимую. Такая организация исключала освоение и укоренение в сознании абстракций государства и общего интереса, отличного от интересов изолированных друг от друга локальных общинных миров.

Парадоксальность отечественного варианта исторического развития заключалась в том, что государство вынуждено было общинно-вечевую организацию не только сохранять, но и укреплять – сначала в фискальных целях, а потом ради блокирования массовой пролетаризации, ставшей одной из причин революционных потрясений в Европе. Ход событий покажет, что тем самым оно сохраняло и укрепляло низовой институт грядущей смуты. Во времена Пугачева ее еще можно было подавить – как благодаря тому, что созданная Петром I постоянная профессиональная армия пожизненно изолировала солдат от населения, так и благодаря тому, что у крестьянско-казачьего протеста не было еще надежной массовой опоры в городских центрах. Но после того, как армию пришлось реформировать, сделав срок службы относительно небольшим, а индустриализация конца XIX – начала XX века вызвала широкий приток крестьян в города, государство оказалось от смуты незащищенным. Стратегически ненадежной оказалась и новая версия милитаризации страны, утвердившаяся при последних трех Романовых и призванная военно-полицейскими средствами оборонять государство от общества. С приливами, отливами и новыми приливами смута накатывалась на Россию, а традиционные общинно-вечевые институты становились ее организующими центрами, трансформируясь в советы рабочих, крестьянских, солдатских депутатов и начиная открыто претендовать на власть.