История России: конец или новое начало?

В результате протогосударственная культура никаких импульсов для трансформации в государственную не получила, а стремление различных элитных групп опереться на нее в борьбе за приватизацию общего интереса, подменяя политику политтех-нологиями, не могло не сопровождаться ее архаизацией и разложением. Но государственность, опирающаяся на подобную «почву», обречена оставаться ситуативной – по крайней мере в краткосрочной перспективе. Вместе с тем ее неизбежная неэффективность рано или поздно обусловит ее трансформацию, направление которой будет зависеть от того, как далеко зайдет разложение культурной «почвы». Социологи фиксируют, в частности, заметный рост националистических настроений среди русского большинства, что может сопровождаться выбросом на политическую авансцену лидеров радикально-популистского толка, апеллирующих не к европейской, а к этнической идентичности. Историческая цена, которую платят народы за такие эксперименты, хорошо известна, как известны и их исторические результаты. К тому же в условиях информационной эпохи и экономической глобализации они уже нигде не повторялись в силу их бессмысленности. Поэтому есть основания полагать, что неизбежная негативная реакция на ситуативную государственность будет сопровождаться распознанием ее имитационной природы и возрождением, а не отторжением тех либерально-демократических идеалов, приверженность которым эта государственность имитирует. Вопрос лишь в том, как быстро сложится в стране соответствующая этим идеалам и консолидированная ими политическая элита.

Обретение Россией европейской идентичности, ее интеграция в западное цивилизационное целое соответствует ее стратегическим интересам не меньше, чем интересам самого Запада. Его цивилизационный проект, претендующий на универсальность, т.е. выступающий как проект второго осевого времени, по мере своей реализации сталкивается с контрвызовами со стороны незападного мира, в котором проживает пока большинство человечества. И хотя реальных конкурентов после самоисчерпания альтернативного коммунистического проекта у него не осталось, с идеологической альтернативой в лице исламского фундаментализма, адаптирующего к современным условиям религиозный универсализм первого осевого времени, он уже столкнулся.

Ответа на этот новый вызов Запад пока не нашел, а попытка превентивного силового насаждения демократии в Ираке не получила консолидированной поддержки даже внутри самого западного сообщества, так как явилась отступлением от его цивилизацион-ных принципов и ценностей. Новизна мировой ситуации, ставшая очевидной после сентябрьских террористических актов 2001 года в Вашингтоне и Нью-Йорке и еще более рельефно проявившаяся в ходе иракского конфликта, делает Запад предельно заинтересованным в интеграции такой страны, как Россия. Но при нынешнем качестве ее государственности интеграция невозможна, а вопрос о готовности самой России осознать смену этого качества как собственный стратегический интерес, остается открытым. Более того, ее столкновение с Западом во время президентской избирательной кампании 2004 года в Украине свидетельствует о доминировании в российской политической элите геополитической логики над цивилизационной. Или, говоря точнее, о доминировании геополитической логики, лишенной какого бы то ни быяо цивилизацион-ного измерения вообще.

Эта логика консолидирует и все течения постсоветской почвеннической идеологии. В поисках аргументации ее разработчики и приверженцы имеют возможность апеллировать не только к имперской государственной традиции и ее самобытности. В их распоряжении – богатое интеллектуальное наследство, оставленное предшествующими поколениями отечественных почвенников, указывавших на несовершенство западной цивилизации и прогнозировавших кризисы, с которыми ей не справиться. В их распоряжении, помимо этого, и мнения крупных современных западных мыслителей, полагающих, что уже в XXI веке Запад исчерпает ресурсы саморазвития. Возможно, эти прогнозы не беспочвенны. Но признание их таковыми ставит Россию перед дилеммой: либо начать, упреждая закат Запада, поиск иной, более перспективной модели развития, либо интегрироваться все-таки в западную цивилизацию, внутри нее встречать ее грядущие кризисы и преодолевать их вместе с ней и на основе ее достижений, а не при их отсутствии.

Второй вариант представляется нам более надежным. Хотя бы потому, что первый, будучи уже неоднократно опробованным, собственное цивилизационное качество обрести России так и не помог. Нам кажется, пришло время подвести итоги и задуматься о перспективности дальнейшего движения по историческим маршрутам, на которых даже добытые дорогой ценой выдающиеся победы не страхуют от последующих катастроф. Задумавшись же об этом, мы и написали книгу о российской истории.