Время от времени состояние Горбачёва под влиянием его информаторов из КГБ было близко к параноическому. Однажды в субботу утром его либеральный помощник Александр Яковлев собирал в лесу грибы со своими внуками. Вдруг на автомобильный телефон поступил срочный звонок от Горбачёва, который хотел знать, что делает Яковлев за пределами Москвы вместе с министром внутренних дел и главой Генерального штаба. В марте 1991 года Ельцин вывел отряды сторонников кардинальных реформ на Красную площадь, проигнорировав тысячи военнослужащих, дислоцированных там для запугивания радикалов. Яковлев сказал, что Горбачёв позвонил ему в панике с известием о том, что демократы запаслись крюками и веревками, чтобы взобраться на стены и взять штурмом Кремль. Мэр Москвы смеялся, когда Яковлев по просьбе Горбачёва вызвался разузнать, есть ли в городе дефицит веревок и подобных товаров.
Состояние Горбачёва под влиянием его информаторов из КГБ было близко к параноическому.
Но пока Горбачёв, казалось, верит в любую дезинформацию о сторонниках реформ, отмахиваясь от неоднократных предупреждений о том, что его союзники жесткой политики планируют свергнуть его. В июне 1991 года сторонники власти военного правительства пытались организовать конституционный переворот. Премьер-министр Валентин Павлов попросил Верховный Совет передать ему полномочия. «Я не могу для принятия решений по каждому вопросу обращаться к президенту», – объяснил он. Крючков и министр обороны Дмитрий Язов потребовали ввести чрезвычайное положение. Правительство, которое в данный момент находилось под контролем коммунистов, оппозиционеров Горбачёва, возможно, молча приняло бы это, если бы президент неожиданно не появился, чтобы ликвидировать план, пошутив на встрече с журналистами, что «переворот закончен».
Конечно, это было не так. К июлю ежедневно стали появляться тревожные признаки. Александр Яковлев получал отчеты о том, что высоко поставленные генералы подозрительно часто устраивают заседания. В тот же месяц он ушел в отставку, предупредив, что переворот неизбежен.
Другие сообщали о передвижениях воинских подразделений за пределы Москвы. Даже американскому послу Джеку Мэтлоку предложили передать Горбачёву сообщение от мэра Москвы Попова о том, что запланирован переворот. Евгений Примаков, советник, имеющий тесные связи в КГБ, вызвался рассказать Горбачёву, что ему не следует слишком уж доверять службе безопасности. На эти предупреждения Горбачёв отреагировал со скрытой иронией и одновременно с явной насмешкой. «Вы преувеличиваете!» – ответил он Яковлеву. «Юнец! – говорил Горбачёв о Примакове, пересказывая его телефонный разговор своему помощнику Черняеву. – Я сказал ему: „Женя, успокойся. Ты один из всех не должен поддаваться панике“».
Весной 1991 года Горбачёв уговорил лидеров девяти республик обсудить условия нового Союзного договора, который рассматривал СССР как конфедерацию суверенных государств. Новый Союзный договор должен был быть подписан 20 августа. Горбачёв рассказал Ельцину – скорее всего, его кабинет прослушивался агентами КГБ, – что планирует уволить Крючкова и Язова и провести выборы на должность президента нового конфедеративного союза. Приведя в порядок все дела, Горбачёв отправился в отпуск в Форос на Черное море.
Последовавший переворот, во время которого сторонники Горбачёва, приверженцы жесткого курса в политике – Крючков, Язов, Пуго и другие, отправившие его на дачу и объявившие постановление Государственного комитета о чрезвычайном положении, стал предметом исследования многих ученых. Я вернусь к подробностям ниже. Ельцин в окружении своих сторонников координировал сопротивление из российского правительства (Белого дома). В течение трех дней восстание было подавлено, Горбачёв вернулся в Москву. Хотя коммунистическое управление полностью себя дискредитировало, Горбачёв провел пресс-конференцию, которая всех сбила с толку, поскольку он встал на защиту партии. Руководители республик вдруг осознали хрупкость их новой свободы и захотели выйти из Союза. Но Горбачёв все еще надеялся договориться о принятии нового Союзного договора. Как он сказал египетскому президенту Хосни Мубараку, он думал, что националистическое поведение в республиканских законодательных органах всего лишь временное явление.