ИСТОРИЯ РОССИИ с древнейших времен до 1618 г.Учебник для ВУЗов. В двух книгах. Книга первая.

Сами договора изначально, видимо, являлись самостоятельными документами, уже позднее включенными в летопись. Интересно, что новгородские летописи этих договоров не знают, и это свидетельствует о довольно позднем включении их и в киевское летописание. Новгородские летописи используют киевское летописание в пределах до 1115 г., т. е. до времени, когда в Новгороде княжил Мстислав, сын Владимира Мономаха. Интерес же к русско-византийским отношениям возрос именно во времена княжения Владимира Мономаха, когда эти отношения заметно обострились. По ряду признаков заметно, что одна из редакций Начальной летописи составлялась в 20-е гг. XII в., когда и могли извлечь из архивов давние русско-византийские договоры.

Договорам посвящена значительная литература, и в большинстве случаев обычно говорят о «четырех» договорах. На самом деле из архивов было извлечено два договора: 911 и 944 гг. Лингвистический анализ договоров И.И. Срезневского, до сих пор остающийся наиболее убедительным, показал разный язык этих договоров, в том числе и отличие их языка от языка собственно летописного текста. Правда, язык договора 944 г. ближе к языку летописи, но подлинность договорного текста удостоверяется смешением двух «противней» («равно другого свещания»): русского и византийского.

В данном случае нас интересует отраженное в договорах представление о «Законе Русском» — нормах обычного права русов. Сам факт существования «Закона Русского» предполагает если не записанные установления, то очень четко определенные правила общежития и правовые нормы. Эти нормы подчеркнуто и принципиально отличаются от византийского законодательства. С одной стороны, нормы «Закона Русского» предполагают кровнородственные принципы «кровь за кровь, смерть за смерть» — равное наказание за равное преступление. С другой стороны, в этом законе присутствует весьма терпимое отношение к покушениям на собственность. Главное и принципиальное отличие — полное неприятие византийских норм наказания в виде членовредительства. Во всех случаях «Закон Русский» предусматривает только денежный штраф (в тройном размере по отношению к стоимости проступка). На фоне сурового византийского и европейского законодательств — это факт необычный. Более того, русское право, отраженное в договорах, проще и гуманнее не только византийского, но и франкского (и вообще западноевропейского) права.

Но «Закон Русский» начала X в. не сводим и к славянскому обычному праву — праву территориальной общины, в которой ясно просматривается приоритет «Земли». Договоры Руси с Греками знают одну категорию зависимого населения у русов — че-лядины, т. е. купленные или плененные рабы. Рабство у русов, видимо, отличалось от положения той же категории у славян. У славян раб, холоп, челядин принадлежал всей общине. У русов челядины были собственностью отдельных индивидов. Но при этом имелись в виду все-таки представители социальных верхов, а потому неясно, каково было устройство рядовой кровнородственной общины русов.

Для уяснения истоков своеобразия «Закона Русского» необходимо расширить круг привлекаемых источников, как восточных, так и западных. Так, восточные источники отмечают, что в случае несогласия спорящих сторон с решением правителя-судьи спор у русов решается поединком («чей меч острее»). В Европе фиксируется только одно установление, которое предусматривает решение спора поединком: это «Правда англов и вэринов или тюрингов», утвержденная Карлом Великим на рубеже VIII— IX вв. Подобное установление отсутствует в «Русской правде», но на Волго-Балтийском пути оно действовало, применялось в Новгородско-Псковской земле (так называемое «поле» — поединок), а с XV в. войдет в практику и всей Северо-Восточной Руси (в частности, в Судебник 1497 г.). Но восточные авторы знают разных русов, и «Закон» каких русов имеется в виду в договорах с Греками определить по немногим иллюстрациям затруднительно. И тот факт, что «Русская правда», явно воспроизводящая традиции давнего «Закона Русского», не знает «поля», предполагает не ту «Русь», которая ориентировалась на законы англов и варинов, т. е. «варягов» в узком смысле значения этнонима.