История России с древнейших времен до конца XVII века

В распоряжении ученых для конца XV в. есть массовые сведения о крестьянах Новгородской земли и отрывочные сведения по центральным уездам. Средний крестьянский надел в разных районах Новгородчины колебался в пределах от 7—9 до 15—17 десятин в трех полях, а в отдельных дворцовых, светских и церковных владениях центра страны — от 8—10,5 до 15—20 десятин. И хотя, помимо пара, скорее всего учитывалась резервная, пущенная в перелог пашня, цифровые показатели наделов того времени намного превосходят таковые в XVII—XIX вв. В распоряжении главы дворохозяйства находились также приусадебная земля, нередко особые участки под огородами (капустники и репища), сенокосные угодья. Нормальным считалось соотношение 5:1 — на пять десятин пашни одна десятина покосов. Но именно здесь уже в те времена обозначилась в ряде регионов недостаточность таких угодий. Одной из главных причин было непропорционально большее закрепление за светскими и духовными сеньорами лугов и пожен. Мы не знаем о фактах вненадельной аренды пашни крестьянами, зато известны далеко не единичные случаи съема ими за деньги покосов. В качестве общинника каждый дворохозяин обладал правами на хозяйственное пользование лесными угодьями, рыбными ловлями, рощами и лесными покосами.

О населенности крестьянских дворов известно только по новгородским источникам: на рубеже XV—XVI вв. на один двор приходилось 1,3 взрослого женатого мужчины (порой – до 1,6 человека). Это значит, что в каждом третьем новгородском крестьянском дворе (а иногда — во втором) вели общее хозяйство сложные крестьянские семьи. Они состояли или из родительской семьи и неотделенного женатого старшего сына, или же из семей неразделившихся братьев. Впрочем, преобладала малая индивидуальная семья двухпоколенного, реже трехпоколенного состава, которая в среднем могла насчитывать от 5 до 9 душ обоего пола, включая детей.

Крестьянское дворохозяйство — циклично. Только что выделившаяся и севшая на надел семья обладала минимумом трудовых и иных возможностей. При нормальных обстоятельствах она достигала максимума состоятельности и экономической мощи в годы, когда подрастающие сыновья входили в мужичью пору, но еще не уходили из родительской семьи. Следовавшие за женитьбой большаков их выделы в отдельные дворы вновь уменьшали потенции отцовского хозяйства, сыновье же только начинало вставать на ноги.

Жили крестьяне в селах, сельцах, слободах, деревнях, починках, если к ним добавить пустоши, селища, печища, то мы практически исчерпаем список обитаемых и заброшенных поселений. Современные ассоциации могут помешать верному пониманию типов поселений и сети расселения в ту пору. В принципе, дворность всех видов поселений была тогда значительно меньше, чем в XVII—XIX вв. Но — в сопоставимых границах — заметно больше была плотность поселений.

Села обычно насчитывали сравнительно немногие десятки дворов, чаще всего в пределах от 15—20 до 30—35. Встречались единичные исключения. В селе Климентьевском, под-монастырском Троице-Сергиевой обители, в конце XV в. было свыше 130 тяглых крестьянских дворохозяйств. Подобные огромные по тогдашним меркам поселки встречались очень редко, — на речных путях и больших дорогах, связанных с внешней торговлей, в зонах устойчивых промыслов и т.п. Кроме размеров, село, как правило, было центром светской, монастырской или дворцовой вотчины. В них находились церкви и фокусировалась жизнь прихода. Они располагались по преимуществу в староосвоенных районах с благоприятными ландшафтными условиями; в округах городов. Села выступали обычно средоточием комплекса поселений: к нему тянули (как тогда выражались) деревни, починки, пустоши — порой десятками. В таком качестве село являло себя и центром крестьянской общины.

Слободы, деревни, починки отразили кардинально важный этап в экономической истории страны: эпоху «великих расчисток» лесов под пашню (название даем по аналогии с такими же процессами в Западной и Центральной Европе XI— XIII вв.). Этимология и семантика слов прямо свидетельствуют об этом. Слободами именовали в XIV—XVI вв. крупные поселки, а чаще совокупности малодворных поселений, куда призывались на льготу из-за рубежа крестьяне. Получали слободчане в большинстве случаев судебный иммунитет, подчиняясь слободчику (лицу, которое по поручению того или иного владетельного князя «осадил» эту слободу). Обретались слободы по преимуществу в порубежных районах. Слобода для земледельца понималась двояко: во-первых, это полная или частичная, но на определенный срок, свобода от налогов и повинностей; во-вторых, свобода от постоянного судебно-административного контроля со стороны местных властей.