Несмотря, однако, на отступление главных вождей, дела на западной стороне шли удачно. 2 марта московский полковник Цеев с копейщиками, рейтарами, драгунами и солдатами да генеральный есаул Лысенко схватились с дорошенковым братом Григорием и с татарами за 15 верст от Лысенки и разбили наголову. Разбитые заперлись было в Лысенке, но были захвачены здесь с помощию жителей, попался в плен и Григорий Дорошенко. Узнавши об этом поражении, Гамалея и Андрей Дорошенко бросились из Корсуни в Чигирин, а оставшиеся в Корсуни полковники – корсунский, браславский, уманский, калницкий, подольский – добили челом великому государю в подданство. 4 марта Ханенко написал киевскому воеводе Трубецкому следующее письмо: «Покорно молю, исходатайствуй, чтобы его царское величество, как отец щедрый, пожаловал меня своею милостию. Верою и правдою служил я королю и Речи Посполитой, без опасения оставил жену и детей в Польше, безо всякого желованья кровь свою проливал, а теперь принужден бежать сюда по вражде и нестерпимой злобе гетмана Яна Собеского, который без вины старшего сына моего мучительски велел убить и на мою жизнь умышляет. Обещаюсь быть в подданстве его царского величества». Ханенко не ограничился одним письменным заявлением, но явился с 2000 козаков в полк к Ромодановскому и Самойловичу.
17 марта, в день именин царских, собралась в Переяславле рада; собрались полковники восточной стороны: киевский Солонина, переяславский Райча, нежинский Уманец, стародубский Рославец, черниговский Борковский, прилуцкий Горленко, лубенский Сербин; с западной стороны: генеральный есаул Лизогуб, обозный Гулик, судья Петров, полковники: каневский Гурский, корсунский Соловей, белоцерковский Бутенко, уманский Белогруд, торговицкий Щербина, браславский Лисица, поволоцкий Мигалевский. Перед начатием рады Ханенко со всем товариществом своим положил войсковые клейноты, булаву и бунчук, полученные от короля. Ромодановский объявил, что так как войско западной стороны учинилось у великого государя в вечном подданстве, то по царскому указу выбрали бы себе на свою сторону гетмана. Старшины и войско отвечали, что им многие гетманы не надобны, от многих гетманов они разорились, пожаловал бы великий государь, велел быть на обеих сторонах одному гетману, Ивану Самойловичу. Самойлович стал было отговариваться, но поднялся крик, что им люб, старшины схватили его, поставили на скамью и покрыли бунчуком, причем изодрали платье на гетмане. Старшина была утверждена старая, и били челом, чтобы гетману Самойловичу жить в Чигирине или Каневе, а если нельзя на западной стороне, то по крайней мере в Переяславле. Потом били челом, чтобы государь велел в Чигирине и Каневе быть своим ратным людям. Ханенка сделали уманским полковником. После рады пошли все обедать к князю Ромодановскому, все уверяли, что вседушно ради служить великому государю и промышлять над бусурманами. В самый обед доложили князю, что приехал посланец от Дорошенка; не предчувствовал новый гетман обеих сторон Днепра Иван Самойлович, что в этом посланце Дорошенковом готовился ему преемник: то был генеральный писарь Иван Степанович Мазепа. Мазепа начал перед князем смиренную речь: «Обещался Дорошенко, целовал образ Спасов и пресв. богородицы, что быть ему в подданстве под высокою царскою рукою со всем Войском Запорожским той стороны: великий государь пожаловал бы, велел его принять, и боярин князь Григорий Григорьевич взял бы его на свою душу, чтобы ему никакой беды не было». «Скажи Петру Дорошенке, – отвечал боярин, – чтобы он, надеясь на милость великого государя, ехал ко мне в полк безо всякого спасенья». Тут же разнеслась весть, что Иосиф Тукальский ослеп в Чигирине.