В Москве для успокоения запорожцев написали грамоту, в которой говорилось, что нынешнего лета воинского похода под турецкие городки не будет и чтоб запорожцы не обвиняли в этом гетмана. С этою грамотою Мазепа отправил в Запорожье козака Кныша. Когда грамоту прочли в Сечи на раде, то поднялся крик: «Ясно, что поход отложен по гетманскому желанию, гетман же исходатайствовал и у великих государей грамоту, чтоб мы на него не жаловались! Когда мы узнали, что похода под городки не будет, то заключили с ними перемирие, а гетман, узнавши об этом, послал старого нашего кошевого Федка под Очаков; Федка похватал турок и татар, ходивших за солью, и многих побил, а татары побрали за это наших запорожцев невинных на соляной добыче 50 человек. Гетман должен нам выдать всех пленных, взятых Федкою, и его самого, а если этого не сделает, то пусть ждет нас с ордами к себе на зиму в гости, увидит, что ему, его панам-арендарям и дозорцам будет. Бывший гетман Иван Самойлович такого подкопа над нами не делал; однажды попробовал сделать такой же подкоп, но когда Серко ему написал, что готовится на него сто тысяч сабель, то испугался и прислал тотчас к нам вина, ветчины и всякого запасу. А этот гетман называет нас пастухами, дозорца его Рутковский ватаг с запасами на Запорожье не пропускает; только мы Рутковского скоро возьмем в руки, чтоб нам больше пакости не делал. Пока Мазепа будет гетманом, нам от него нечего добра чаять, потому что он всякого добра желает Москве и к Москве смотрит, а нам никакого добра не желает; только тот гетман будет нам на руку, которого мы поставим в Черной Раде». Писарь запорожский говорил тайно Кнышу: «Как хан возвратится из войны венгерской, то запорожцы хотят тотчас утвердить с ним мир и идти войною на великороссийские города, а в Малой России воевать им не для чего, потому что она сама в себе кого надобно повоюет: винокурники, пастухи, овчары и голутьба всех своих начальников и панов побьют. Хотят запорожцы идти на великороссийские города за то, что им присылается из Москвы жалованье не такое, как донским козакам. Запорожцы сердятся и за то, что на Самаре построены города и осажены людьми, что лес их стародавный вырублен, в Орле сидит воевода с воинскими людьми, тогда как в статьях Хмельницкого написано, что московским ратным людям быть на Украйне только в трех городах. И то запорожцам в тягость, что гетманов, старшину и полковников без их ведома берут в Москву и в Сибирь ссылают».
От Палея приходили также неприятные вести. Посылал он своего козака к королю и к коронному гетману с татарскими языками. Коронный гетман призвал к себе козака ночью и говорил ему: «Зачем Семен Палей мне не доверяет, я никого еще своим гетманским словом не обманул. Лучше бы Палею было, когда бы он моих указов слушал и ходил туда, куда я велю, чем самовольно ходить по татарским саклям, из чего ему нет никакой выгоды. Оттого, что он не слушает моих указов, и вам деньги из королевской казны не даются. А если Палей в другую сторону оборачивает свою службу, то там пуще пропадет, вешаясь на двух голях. Пусть он знает, что если захочу, то сейчас же мне его выдадут: пишут ко мне полковники заднепровские, что все они его ненавидят и щадить не будут. Если бы вы, добрые молодцы, блюдя свою верность королевскому величеству, другого себе полковника выбрали, то очень бы хорошо сделали, потому что у вас, козаков, не новость старших переменять; а если б так сделалось, то сейчас бы вам дана была из казны королевской достаточная плата».
В Москве сочли нужным отправить на Запорожье сто половинок сукна в прибавку. Когда сукно привезли в Батурин и стали осматривать, то нашли, что три половинки испачканы дегтем. Мазепу это обстоятельство очень опечалило; но делать было нечего, послал сукно со своим козаком Сидором Горбаченком. Не доезжая четыре мили до Сечи, Горбаченко послал сказать о своем приезде кошевому. Тот назначил раду и во всех куренях велел запечатать вино, чтоб пьяных не было. Когда Горбаченко приехал, атаман велел идти ему в раду, собранную по обычаю подле церкви. Горбаченко вошел в раду, помолился на церковь, поклонился до земли на четыре стороны и подал кошевому лист гетманский. Писарь громко прочел лист, и все начали кланяться, благодарить великих государей за жалованье. Стали смотреть сукна, хвалили, говорили, что прежде к ним таких сукон не присылали; запачканных сукон не успели осмотреть, потому что писарь и судья, заметивши их, спрятали и сказали, чтоб все расходились по куреням, а сукна они и без них примут.