История России с древнейших времен. Том 15. Царствование Петра I Алексеевича. 1703–1709 гг.

В 1705 году, когда Мазепа стоял лагерем под Замостьем, явился к нему какой-то Францишек Вольский с тайными предложениями от короля Станислава Лещинского; Мазепа, выслушав его наедине, призвал стрелецкого полковника Анненкова, постоянно находившегося при гетмане, велел ему взять Вольского за караул, допросить с пыткою о неприятельских намерениях и потом отослать в оковах в Киев к тамошнему воеводе, а прелестные письма Станиславовы отослал к царю при следующем собственном письме: «Уже то на гетманском моем уряде четвертое на меня искушение, не так от диавола, как от враждебных недоброхотов, ненавидящих вашему величеству добра, покушающихся своими злохитрыми прелестями искусить мою неизменную к в. в-ству подданскую верность и отторгнуть меня с Войском Запорожским от высокодержавной в. в-ства руки. Первое от покойного короля польского Яна Собеского, который шляхтича Доморацкого присылал ко мне с прелестными своими письмами: Доморацкого и письма я тогда же отослал в приказ Малые России. Второе от хана крымского, который во время возвращения от Перекопи с князем Василием Голицыным прислал ко мне пленного козака с письмом, в котором уговаривал, чтоб я или соединился с ним, или отступил от войск ваших и не давал им никакой помощи. Письмо это я тогда же вручил князю Голицыну. Третье от донцов раскольников Капитонов, от которых приезжал ко мне в Батурин есаул донской, склоняя к своему враждебному замыслу, чтоб я с ними ополчился на вашу державу Великороссийскую, обещая, что и хан крымский со всеми ордами придет на помощь: есаула я отослал тогда же для допроса в Москву. А теперь четвертое искушение, от короля шведского и от псевдокороля польского Лещинского, который прислал из Варшавы в обоз ко мне шляхтича Вольского; я приказал расспросить его с пыткою и расспросные речи посылаю ко двору в. в-ства, а его самого, Вольского, для того не посылаю, что дорога небезопасна: боюсь, чтоб его не отбили. И я, гетман и верный вашего царского величества подданный по должности и обещанию моему, на божественном евангелии утвержденному, как отцу и брату вашему служил, так ныне и вам истинно работаю и, как до сего времени во всех искушениях, аки столп непоколебимый и аки адамант несокрушимый, пребывал, так и сию мою малую службишку повергаю под монаршеские стопы». Потом Мазепа перешел на зимние квартиры в Дубно; племянник его Войнаровский с полковником Чернышом находились при государстве в Гродно, а прилуцкий полковник Дмитрий Горленко, в звании наказного гетмана, стоял там же, у Гродно, при армии с двумя малороссийскими полками, своим и Киевским. В это время Мазепа вдруг получает длинное письмо от Горленка, наполненное жалобами на дурное обхождение с козаками великороссийских начальных и подначальных людей; между прочим, Горленко писал, что однажды стащили его и провожавших его с лошадей, которых забрали под подводы, а Иван Черныш прислал к Мазепе копию с царского указа, по которому будто бы два козацкие полка, Киевский и Прилуцкий, посылались в Пруссию для изучения ратного дела и для устроения из них регулярных драгунских полков. Выслушавши эти письма и копию с указа, которые прочел перед ним доверенный его писарь Орлик, Мазепа сказал: «Какого ж нам добра вперед надеяться за наши верные службы? Другой бы на моем месте не был таким дураком, что по сие время не приклонился к противной стороне на такие пропозиции, какие присылал мне Станислав Лещинский!» Спустя несколько времени приезжает в Дубно сам Горленко и рассказывает, что притворился больным и под этим предлогом выпросился из царской армии, подаривши генералу Ренне несколько добрых коней и 300 ефимков; убежал он таким образом, боясь, чтоб не послали в Пруссию и не устроили в драгуны, за что целое войско козацкое возненавидело бы его, Горленка, как человека, который положил начало этому противному регулярному строю.