История России с древнейших времен Том 3

Под следующим 1097 годом встречаем вставочный рассказ об ослеплении Василька. Нашли, что слог этого рассказа явственно отличается от слога целой летописи, в которой не замечается выражений, подобных следующему, например: «Боняк же разделился на три полкы, и сбиша угры аки в мячь, яко и сокол сбивает галице»; заметили, что подобные выражения просятся в Слово о полку Игореву; но они просятся не в это сочинение, а в Волынскую летопись, которая именно отличается подобным слогом и которой первая часть, до смерти Романа Великого, не дошла до нас, кроме этого отрывка об ослеплении Василька; это происшествие собственно волынское, имевшее важное влияние преимущественно на судьбы Волыни, и потому долженствовавшее быть в подробности описано там же; летописец, составлявший свою летопись в Киеве, не мог написать: «И по ту ночь ведоша и Белгороду, иже град мал у Киева яко 10 верст в дале». Автор сказания является сам действующим лицом в рассказе, открывает свое имя, приводя слова князя Давыда Игоревича, который называет его тезкою князя Василька. Вставка этого места из Волынской летописи явственна еще потому, что после него опять повторяются прежние известия по порядку годов, из летописи, в которую вставлен упомянутый рассказ о Васильке. Под 1106 годом читаем: «Преставися Ян, старець добрый, жив лет 90, в старосте мастите; жив по закону божью, не хужий бе первых праведник, от него же и аз многа словеса слышах, еже и вписах в летописаньи сем от него же слышах». Наконец после 1110 года встречаем следующую приписку: «Игумен Селивестр святаго Михаила написал книгы си летописець, надеяся от бога милость прияти, при князе Володимери, княжащю ему Кыеве, а мне в то время игуменящю у святаго Михаила, в 6624, индикта 9 лета; а иже чтеть книгы сия, то буди ми в молитвах». Таким образом, в начале XII века мы встречаем ясное свидетельство об известном Сильвестре Выдубецком, который говорит о себе, что он написал летописец. Возраст этого Сильвестра нисколько не препятствовал бы признать его первым составителем начальной Киевской летописи, относить к нему известие под 1064 годом; будучи ребенком, лет 7, он мог ходить смотреть урода, вытащенного рыбаками, и случай этот мог сохраниться живо в его памяти. Но есть предание, которое приписывает составление древней Киевской летописи иноку Киево-Печерского монастыря, преподобному Нестору; в пользу этого предания свидетельствует самая приписка Сильвестрова, ибо на ее основании гораздо естественнее было бы объявить Сильвестра летописцем, а не предполагать другого, Нестора; известие под 1064 годом может относиться столько же и к Нестору, сколько к Сильвестру; но зато места, встреченные нами в рассказе о Печерском монастыре, о кончине Феодосия, об открытии мощей его, о нападении половцев на монастырь прямо свидетельствуют о летописце-иноке Киево-Печерского монастыря. Для соглашения известий о Несторе летописце с свидетельством Сильвестра, написавшего в 1116 году летописец, предполагают, что Сильвестр был переписчиком или продолжателем Несторовой летописи. В 1116 году Сильвестр мог переписать летопись, оконченную в 1110 году, и продолжать записывание событий дальнейших годов. Но относительно Нестора являются новые возражения: указывают на поразительные разноречия, какие находятся между Несторовым сказанием об убиении Бориса и Глеба и известиями, помещенными в летописи, на разноречия, какие находятся между Несторовым житием св. Феодосия и теми известиями о св. Феодосии и об авторе жития его, какие находятся в летописи. Так как без крайних натяжек нет возможности согласить эти разноречия, то, по мнению некоторых исследователей, должно принять, что или Несторова летопись подверглась большим изменениям и дополнениям или что не Нестор, а другой кто-либо составлял дошедшую до нас первую летопись. Но для нас нет еще решительных доказательств, которые могли бы заставить предпочесть второе положение первому. Для нас важно то, что со второй половины XI века в Киеве мы замечаем ясные признаки летописца - очевидца событий, что еще прежде открываем следы новгородского летописца, что в конце XI века открываем известия, обличающие волынского летописца, что дошедшие до нас списки начальной летописи представляют сборники, составленные из Киевской, Новгородской и Волынской летописей, что, по свидетельству владимирского епископа Симона в послании его к монаху Поликарпу, существовал еще старый летописец Ростовский, в котором можно было найти имена всех епископов, поставленных из монахов киевопечерских; что древнейшие списки начальной летописи представляют летопись сокращенную, пополнения которой должно искать в известиях, содержащихся в позднейших списках, например в Никоновском и других; известия эти не могут подлежать никакому сомнению, не выдуманы позднейшими составителями летописи; выражения вроде таких: «это известие Никоновского списка выдумано, потому что его нет в харатейном Несторе», не имеют более смысла в науке; тот же самый вывод должно распространить и на известия, находимые в Татищевском своде летописей, ибо против их достоверности употребляли то же самое возражение: выдумано, потому что этого нет в древнейших списках.