История России. Смутное время Московского государства. Окончание истории России при первой династии. Начало XVII века.

В октябре 1606 года (сентябрьского) самозванец отправил послом в Польшу «великого секретаря» и казначея Афанасия Власьева, который из русских людей, наряду с Басмановым и Масальским, был наиболее приближенным к нему советником и угодником или «тайноглагольником», как называет его один русский летописец. Власьев прибыл в Краков, окруженный блестящей, многочисленной свитой из конных дворян; за ним следовал большой обоз со скарбом и дорогими подарками. Он остановился в доме Мнишека и вскоре имел торжественную аудиенцию у короля, на которой говорил о желании своего государя заключить с ним тесный союз против турок. Только на второй аудиенции он приступил к главной цели своего посольства, то есть изложил просьбу о королевском дозволении вступить московскому царю в брак с Мариной Мнишек. Сигизмунд III дал свое согласие.

12 ноября состоялось торжественное обручение Марины; причем лицо московского царя представлял его посол. На церемонии присутствовал король с сыном Владиславом и сестрой, носившей титул шведской королевны. Обручение совершал родственник невесты кардинал-епископ Мацеевский. За церемонией последовали пир и танцы. Власьев во время обряда и пира обратил на себя общее внимание ратными выходками наивности и раболепия. Например, на обычный вопрос священнодействовавшего: «Не обещал ли царь на ком жениться прежде Марины?» — он отвечал: «А почем я знаю; он мне этого не говорил». И только после настоятельных требований ответить прямо прибавил: «Если бы обещал другой невесте, то не слал бы меня сюда». Когда же нужно было соединить руки жениха и невесты, он, чтобы не прикоснуться голой рукой к руке своей будущей государыни, предварительно обернул собственную платком; обручальный перстень совсем не решился надеть себе на палец, а положил его в карман. За столом, сидя подле Марины, он не хотел дотронуться до кушанья, говоря, что «холопу не годится есть с государями», как ни внушали ему, что он представляет лицо самого царя. Со своей стороны посол остался очень недоволен тем, что при окончании бала Юрий Мнишек подвел свою дочь к королю, вместе с нею упал перед ним на колени и благодарил за его милости. Власьев видел в этом умаление царского достоинства, так как Марину теперь уже называли московской царицей. Зато привезенные им роскошные подарки царской невесте, ее отцу, брату и другим родственникам произвели на поляков сильное впечатление: очевидно, самозванец не жалел московской казны для удовлетворения их жадности и тщеславия. Тут были кони в красивых уборах, оправленных самоцветными камнями, драгоценные меха, целые пуды жемчуга, венецианские бархаты, турецкие атласы, персидские ковры, золотые часы с флейтистами и трубачами, также золотые корабль, павлин и бык, служивший вместо ларца, серебряный пеликан и прочее.

Марина после обручения уехала в Промник в сопровождении своего отца и московского посла. Последние воротились оттуда в Краков, чтобы присутствовать при бракосочетании самого короля, который, будучи вдов, вступил тогда во второй брак с сестрой своей покойной супруги австрийской эрцгерцогиней Констанцией.

В январе приехал в Польшу другой посол от самозванца, его частный секретарь Ян Бучинский, который привез большие суммы Мнишекам для уплаты их долгов. Он вручил 200 000 злотых воеводе Сандомирскому и 50 000 его сыну, старосте Саноцкому, а Марине новые подарки, состоявшие из золотых и бриллиантовых украшений. Но присланных сумм далеко не достало на покрытие долгов. Вскоре самозванец прислал еще 100 000 злотых; но и этого оказалось мало. Нареченный его тесть не стыдился вымогать деньги у посла Власьева и, за его поручительством, набирать товары у московских купцов, торговавших в Польше. Посредством Бучинского Лжедимитрий убеждал Мнишеков испросить для Марины от папского нунция разрешение при обряде ее будущего коронования в Москве принять святое причастие из рук патриарха — без чего невозможно было бы исполнить и самый обряд, а также посещать греко-русскую церковь, поститься в среду вместо субботы и ходить с покрытой головой, как это в обычае у русских замужних женщин. Такие просьбы произвели неприятное впечатление; по сему поводу завязалась целая переписка между Краковом и Римом, и последний никак не соглашался на подобные уступки. Но самозванец мало тревожился сим несогласием. Он в это время беспокоился и приходил в нетерпение от того, что его нареченная супруга со своим отцом медлили и все откладывали свой приезд в Москву и что она не отвечала на его страстные письма.