История России в рассказах для детей

26 июня 1605 года, через десять дней после убийства молодого Федора, самозванец въехал в столицу. Этот въезд был чрезвычайно великолепен. Казалось, беглый дьякон Чудова монастыря боялся, чтобы кто-нибудь из Московских жителей не узнал его, и потому старался скрыться под самым пышным нарядом и окружить себя самой многочисленной свитой. Ее большую часть составляли не Русские, а Поляки, Литовцы и Немцы. Польские литаврщики[169] и трубачи, Литовские музыканты, ехавшие впереди, заглушали даже пение молебна, который служили на Лобном месте, где Московское духовенство встретило царя. Такое неуважение к святыне, непривычное для Русских, огорчило их, несмотря на общее веселье праздника. Бедные встревожились еще более, когда вслед за царем и духовенством вошли в соборную церковь Успения и все иноверцы — Поляки, Венгерцы, Немцы и другие: тогда еще не было принято позволять иностранцам входить в церковь, а допущение музыки казалось народу еще большим неприличием. С ужасом подумали многие: «Наш ли это благочестивый государь позволяет греметь музыке во время молебна и впускает в церковь Божию некрещеных! Видно, что он вырос не на своей православной Руси, а у Поляков!» Так рассуждали наши предки, смотря на самозванца в первые дни его царствования, когда его поступки еще не были слишком безрассудны и он несколько старался угождать народу: делал много милостей, возвратил из ссылки несчастных бояр, сосланных Борисом, показал особенную благосклонность к Романовым как своим мнимым родственникам, назначил старшего из них, Филарета, Ростовским митрополитом; удвоил жалованье чиновникам и войску; велел заплатить все казенные долги Иоаннова царствования; отменил разные пошлины. Но все это было только в первые недели; после же коронования, 21 июля, он уже перестал притворяться и явно занимался одними Поляками. Будучи обязан Польше своим величием, он предпочтительно любил эту страну и, восхищаясь ее обычаями и учреждениями, непременно хотел ввести их и у нас. Прежде всего он начал менять порядок в нашей старинной боярской Думе: приказал заседать в ней, кроме патриарха, митрополитам и епископам, и назвал всех бояр Думы сенаторами*. Потом учредил новые придворные чины: великого дворецкого, великого мечника, великого оружничего, великого сокольничего[170],назвал дьяков великими секретарями. Все эти перемены ничего не значили бы, если бы он менял на хорошее только то дурное, что мы имели, и делал бы это, не унижая Русских; но дерзкий Отрепьев был не таков: он обижал подданных своими насмешками, называл их невежами, беспрестанно хвалил одних иностранцев. Смешнее всего казалась ему набожность Русских, которую он для своего извинения называл суеверием. Отрепьев старался противоречить Русским на каждом шагу: например, в то время у наших царей был обычай, чтобы перед обедом священник благословил и окропил пищу святой водой; самозванец не велел делать этого и садился за стол не с молитвой, а с музыкой; дал иезуитам, которых Русские называли некрещеными, лучший дом в Кремле и позволил им служить латинскую обедню. Кроме того, он был расточителен и так безрассудно сыпал деньги на всякие ненужные вещи, что в три месяца издержал более семи миллионов рублей! Одним словом, добрый народ, сначала с радостью поверивший, что это истинный царевич Дмитрий, начал сомневаться, видя его дела и неуважение дерзких Поляков к святыне.

Н.П. Ломтев. Сцена из Смутного времени (спасение Марины Мнишек во время восстания против поляков 17 мая 1606 года в Москве).

Марина Мнишек была Русской царицей лишь в течение недели. В ночь с 16 на 17 мая 1606 года началось восстание против Поляков в Москве. Заговорщики ворвались в Кремль в поисках Лжедмитрия, а Марине удалось спастись, потому что она не была узнана. В народе о католичке Марине осталась память как о безбожнице и колдунье, и ее спасение объяснялось тем, что она ускользнула из Кремля, обратившись сорокой.

Марина Мнишек. Гравюра 1850 г.

Марина Мнишек приехала в Москву в сопровождении многочисленной и отлично вооруженной Польской свиты. Гордые Поляки своим буйным поведением не замедлили возбудить против себя сильную ненависть со стороны московских жителей.