История России в рассказах для детей

Первое дело, которое поручили ему по министерской и дипломатической линии, было уведомление нашего посла при Шведском дворе, графа Остермана, о восшествии на престол императрицы. Удачно исполнив данное ему поручение, он возвратился из Стокгольма с новыми надеждами на возвышение и не ошибся: его отличные способности давали ему благосклонность знаменитейших в то время приближенных государыни — Орловых. Их влияние увеличило благоволение к нему императрицы и довершило его успехи на блистательном поприще, так неожиданно открывшемся перед ним. Он удостоился чести быть принятым в самом близком к императрице обществе, и здесь-то, в этой прекрасной сфере, где все дышало умом, любезностью и совершенной простотой в обхождении, окончилось образование молодого Потемкина и развились в полной мере его необыкновенные гениальные способности. В 1768 году он был уже действительный камергер и секунд-ротмистр[423] конной гвардии. Но легко получаемые награды не удовлетворяли его возвышенного честолюбия: он желал заслужить их, желал возвыситься над другими благодаря своим истинным достоинствам, а не одним почестям и обрадовался, когда начавшаяся в 1769 году война с Турками предоставила ему для этого прекрасный случай. На протяжении всей войны он находился в действующей армии, сначала под началом князя Голицына, а потом — фельдмаршала, графа Румянцева; отличился храбростью во всех действиях против неприятеля и особенно в сражениях при Фокшанах, Ларге и Кагуле, при взятии Измаила, Килии, одним словом во всех главных победах Русских войск, и за это был награжден чином генерал-майора и потом в 1772 году — генерал-поручика.

В 1778 году, когда наша армия уже перешла за Дунай, Потемкин показал чудеса храбрости во время самого перехода и в сражении под Силистрией; но, неизвестно почему, остался без награды. Оскорбленный таким невниманием начальства и уверенный в справедливости императрицы, всегда щедро награждавшей усердие подданных, он осмелился написать ей письмо, столь же необыкновенное, как необыкновенно было все в этом человеке. Это письмо, начинаясь искусным описанием огорчения, которое причинила ему мысль, что государыня, возможно, считает его менее других достойным высочайших милостей, заканчивалось следующими строками: «Сим будучи терзаем, принял дерзновение, пав к священным стопам вашего императорского величества, просить, ежели служба моя достойна вашего благоволения, и когда щедрота и высокомонаршая милость не оскудевают, разрешить сие сомнение мое, пожалованием меня в генерал-адъютанты[424] вашего императорского величества. Сие не будет никому в обиду, а я приму за верх моего счастья, тем паче[425], что, находясь под особенным покровительством вашего величества, удостоюсь принимать ваши премудрые повеления, и вникая в оные, сделаюсь вяще[426] способным к службе вашего императорского величества и Отечества».

Потемкин просил об одном из важнейших отличий, и государыня, видя своим гениальным взором, чего можно было ожидать от Потемкина и что скрывалось за странностями, иногда его отличавшими, не только исполнила его просьбу, но даже сама собственноручным письмом уведомила его об этом: «Признаюсь, что и сие мне весьма приятно, что доверенность ваша ко мне была такова, что вы просьбу вашу адресовали прямо письмом ко мне, а не искали побочными дорогами», — написала императрица.

Восхищение Потемкина при чтении этого лестного для него письма было неописуемо: никогда счастье не казалось ему так велико. Наполненный живейшей благодарностью, он желал лично засвидетельствовать ее глубоко уважаемой государыне, и Кайнарджийский мир дал ему возможность сделать это. Он оставил армию и приехал в Петербург. Не было никого из возвратившихся генералов, победителей Турок, веселее Потемкина в первое время его нового появления при дворе: все были восхищены его любезностью и тем выражением счастья, которым, казалось, дышало его лицо.