Французский император не ошибся в своем ожидании: Александр был недоволен Англией, не исполнившей и половины обещаний, данных ею России как своей союзнице, и вопрос о разрыве с ней был решен почти в самом начале встречи императоров. Разговор продолжался два часа. По его окончании свиты государей были позваны к ним в большой павильон, и здесь-то многие увидели на тесном пространстве плота и осенявшей его палатки тех двух великих монархов, от воли которых зависела участь всей Европы. Они рассказывали еще несколько интересных подробностей, которые, наверное, заинтересуют моих читателей. Хотите ли вы знать, например, как был одет император Александр? Он был в Преображенском мундире покроя того времени, в коротких
Любезность обращения Александра настолько известна, что излишне было бы рассказывать вам, друзья мои, как милостиво разговаривал он со всей свитой Наполеона, которая состояла из Мюрата, Бертье, Бесьера, Дюрока и Коленкура. Французский император был также очень приветлив с генералами, сопровождавшими Александра. Кроме великого князя Константина Павловича — этого храброго воина, молодого товарища Суворова и ревностного сотрудника августейшего брата своего — Русская свита состояла из князей Ливена и Лобанова, генералов Беннигсена и Уварова. Разговаривая с Беннигсеном, Наполеон сказал: «Вы были очень злы под Элау!» и потом прибавил: «Я всегда восхищаюсь вашим талантом и еще больше вашим благоразумием!»
На другой день свидание повторилось. Вместе с Русским императором на этот раз приехал его друг и союзник — Прусский король. Вот что рассказал об этом примерном государе один из очевидцев встречи, генерал Д.В. Давыдов, бывший тогда только адъютантом при генерале Багратионе:
«О! Как явственно — невзирая на мою молодость — как явственно поняла душа моя глубокое, но немое горе этого добродетельного отца своего народа, этого добродетельнейшей жизни человека! С какими полными слез глазами, но и с каким восторгом глядел я на монарха, сохранившего все наружное безмятежие, все достоинство высокого сана своего при погибели, казалось, неотразимой и окончательной».