Логина Ивановича и Надежды Никитичны, по его желанию, без свидетелей, — сообщает Ф. П. Толстой. — Но мне, ходившему в то время каждый вечер читать Надежде Никитичне и Логину Ивановичу сочинения Пушкина и Жуковского, не было воспрещено оставаться, когда приезжал к ним Михаил Илларионович, и оба эти вечера я провел вместе с ними. Михаил Илларионович в эти достопамятные для меня вечера был очень весел, говорил много о Наполеоне и шутил. Говоря о своем отъезде на другой день в армию, он сказал, что если застанет наши войска еще в Смоленске, то не впустит Наполеона в пределы России. В последний вечер он сидел у Логина Ивановича недолго, но был очень весел, и, когда пошли провожать его в переднюю, последние слова, сказанные им смеючись Надежде Никитичне, были: «Я бы ничего так не желал, как обмануть Наполеона».
Наполеон, узнав, что главнокомандующим русскими армиями назначен Кутузов, воскликул: «Старый лис Севера!»
Михаил Илларионович, услышав об этом, заметил лукаво:
— Постараюсь доказать великому полководцу, что он прав.
11 августа, в воскресенье, Кутузов выехал из Петербурга к армии. Толпы народа стояли на пути его следования, провожая полководца цветами и сердечными пожеланиями успеха».
//^августа 1812 года, в три часа
дня, новый главнокомандующий всеми русскими армиями генерал от инфантерии князь Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов прибыл в деревню Царево-Займище, где располагалась штаб-квартира Барклая-де-Толли.
Барклай сдал командование внешне спокойно. Однако самолюбие его конечно же было уязвлено. Впоследствии Барклай писал царю: «Избегая решительного сражения, я увлекал неприятеля за собой и удалял его от его источников, приближаясь к своим; я ослабил его в частных делах, в которых я всегда имел перевес.
Когда я почти до конца довел этот план и был готов дать решительное сражение, князь Кутузов принял командование армией».
Кутузов застал войска готовящимися к сражению — вовсю шло строительство укреплений, подходили резервы, полки занимали боевые позиции.
Главнокомандующий осмотрел позиции, объехал войска, повсюду встречаемый бурным ликованием, и... отдал приказ отступать. Он не хотел рисковать и не мог допустить, чтобы его разбили в первый же день приезда к армии. К тому же Кутузов знал, что на подходе резервы Милорадо-вича, а еще дальше в тылу собирается в поход многочисленное московское ополчение.
Кутузов, приняв от Барклая командование, принял вместе с тем и его доктрину ведения войны.
(2/£акануне Бородинского сражения, вспоминал начальник канцелярии Барклая А. А. За-кревский, он сам, Барклай и молодой артиллерийский генерал А. И. Кутайсов, начальник артиллерии 1-й армии, провели ночь в крестьянской избе.
Барклай был очень грустен, всю ночь писал и задремал только перед рассветом, запечатав написанное в конверт и спрятав его в карман сюртука.
Кутайсов, перед тем как уснуть, напротив, шутил, болтал и веселился. Он написал все, что считал нужным. Его последним письмом, его завещанием, был приказ по артиллерии 1-й армии: «Подтвердите во всех ротах, чтобы они с позиции не снимались, пока неприятель не сядет верхом на пушки.
Сказать командирам и всем господам офицерам, что, только отважно держась на самом близком картечном выстреле, можно достигнуть того, чтобы неприятелю не уступить ни шагу нашей позиции. Артиллерия должна жертвовать собой. Пусть возьмут вас с орудиями, но последний картечный выстрел выпустите в упор».
Он сам исполнил свой долг до конца, не уступил неприятелю ни шагу позиции, пожертвовав собой и выпустив последний картечный выстрел в упор...
Барклай же, возможно, писал этой ночью прощальные письма, а быть может, и завещание. Все видевшие его в Бородинском бою утверждали, что он хотел умереть.
«С ледяным спокойствием оказывался он в самых опасных местах сражения. Его белый конь издали виден был даже в клубах густого дыма. Офицеры и даже солдаты, — писал офицер Федор Глинка, — указывая на Барклая, говорили: «Он ищет смерти».
Под Барклаем убило пять лошадей; рядом с ним погибли два его адъютанта — фон Клингфер и граф Лайминг, но он остался жив, а Кутайсов погиб, не дожив четыре дня до своего двадцативосьмилетия...
(S-О^теперь о Бородине.
Вечером 22 августа русская армия остановилась возле деревни Бородино. До Москвы оставалось немногим более 100 верст.
На следующий день Кутузов писал императору Александру I: «Позиция, в которой я остановился... одна из наилучших, которую только на плоских местах найти можно. Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюся я исправить искусством».
Внимательно осмотрев позицию, Кутузов посчитал ее достаточно выгодной для себя, ибо ее фронт по центру был прикрыт очень высоким берегом реки Колочи, на правом фланге была Москва-река, на левом — густой Утицкий лес. Выгодность позиции заключалась и в том, что через боевые порядки русских войск проходили два тракта — новая и старая Смоленские дороги, ведущие к Москве, по которым в случае неудачи можно было бы отступить, сохраняя порядок.