История России. Век XX

Однако объективное изучение хода событий 1918–1921 годов убеждает, что народ сопротивлялся тогда не столько конкретной «программе» большевиков, сколько власти как таковой, любой власти. После крушения в феврале 1917 года многовековой государственности все и всякие требования новых властей (будь то власть красных, белых или даже так называемых зеленых) воспринимались как ничем не оправданное и нестерпимое насилие. В народе после Февраля возобладало всегда жившее в глубинах его сознания (и широко и ярко воплотившееся в русском фольклоре) стремление к ничем не ограниченной воле. Так, обе основные – и неизбежные – государственные «повинности» – подати и воинская служба, которые ранее представали как, конечно, тягостная, но неотменимая, «естественная» реальность бытия (сопротивление вызывало только то, что воспринималось в качестве несправедливого, не соответствующего установленному порядку), – теперь нередко отвергались начисто и порождали ожесточенные бунты.

До недавнего времени историки и публицисты сосредоточивали свое внимание на бунтах против белых, восстания же против красных либо замалчивались, либо изображались как результаты «подрывной» деятельности белых, сумевших «обмануть» народ. А ныне, наоборот, стремятся свести все к «народному» сопротивлению красным. Однако обе точки зрения – то есть, используя привычные определения, «советская» и «антисоветская» – в равной мере тенденциозны и основаны на искусственном подборе исторических фактов.

При изучении истории первых послереволюционных лет во всей ее многосторонности становится очевидным, что народ – или, вернее, его наиболее энергичная и «вольнолюбивая» часть – боролся именно против власти вообще. Те же самые люди, которые стремились свергнуть власть красных, на менее яростно выступали и против власти белых, если тем удавалось взять верх. Это совершенно наглядно предстает, например, в поведении народной «вольницы» в Новороссии, возглавленной Нестором Махно: она с равным воодушевлением сражалась на оба фронта.

И, кстати сказать, есть достаточные основания прийти к выводу, что и победы, и поражения Красной и Белой армий в конечном счете зависели от «поведения» народа. Так, деникинские войска долго не могли продвинуться с южной окраины России к ее центру и только после мощного восстания против красных на Дону, начавшегося в марте 1919 года, осуществили свой победный поначалу поход на Москву, достигший 13 октября города Орла. Однако именно тогда Деникина атаковали с юго-запада, круша его тылы, махновцы. И, как даже через шесть десятков лет вспоминал В. М. Молотов (ситуация 1919 года явно оставила в нем неизгладимое впечатление), «в гражданскую войну был момент, когда Деникин подходил к Москве, и неожиданно выручил Советскую республику Махно, ударил с фланга по Деникину»[290]. Без этого удара Деникин, возможно, захватил бы Москву, где – согласно слышанному мною еще в 1960-х годах рассказу вернувшегося из ГУЛАГа видного большевика И. М. Гронского – под парами стоял тогда на Брестском (ныне Белорусском) вокзале состав, который должен был спасти от расправы большевистские верхи, уже снабженные заграничными паспортами…

Столь же показательна и история борьбы Красной армии против Колчака, исход которой был решен начавшимся летом 1919 года народным восстанием в Сибири, позволившим красным за предельно короткий срок пройти от Урала до Байкала. Притом наиболее «вольнолюбивыми» в Сибири оказались (об этом уже шла речь) столыпинские переселенцы, на которых великий государственный деятель возлагал столь большие надежды, – но надежды эти могли сбыться только при сохранности прежнего государства…

Один из руководителей Белой армии в Сибири генерал А. П. Будберг записал а своем известном «Дневнике»: «…телеграмма из Славгорода (один из главных центров столыпинского переселенчества. – В. К.), сообщающая, что по объявлении призыва (в Белую армию. – В. К.) там поднялось восстание, толпы крестьян напали на город и перебили всю городскую администрацию и стоявшую там офицерскую команду». Позже Будберг сделал точный вывод: «Восстания и местная анархия расползаются по всей Сибири; главными районами восстаний являются поселения столыпинских аграрников». И еще: «…главными заправилами всех восстаний являются преимущественно столыпинские аграрники», которым присущи, мол, «большевистские аппетиты»[291]. Заключительное соображение едва ли сколько-нибудь справедливо; белому генералу просто очень хотелось видеть во всем враждебном влияние большевиков, – точно так же, как последние, в свою очередь, выискивали в любом мятеже против их власти руку белых.