История России. Век XX

В изданной в 1997 году книге Александр Кац упоминает «группу евреев – начальников ГУЛАГа, жестоких и энергичных… М. Бермана, С. Фирина, Н. Френкеля, Л. Когана, Я. Рапопорта, С. Жука» (это, кстати, все без исключения высшие начальники ГУЛАГа накануне 1937 года) – и заявляет, что всегда, мол, «еврейский народ будет стыдиться имен своих преступных сынов»[559]. Уместно выразить искреннее уважение Александру Кацу за такой – редкостный! – подход к делу, но к его заявлению едва ли присоединятся многие его соплеменники. Незадолго до появления его книги, в 1995 году, в Москве был издан объемистый трактат Л. Л. Мининберга «Советские евреи в науке и промышленности СССР в период Второй мировой войны (1941–1945 гг.)», где весьма высоко оценены те самые «преступные» генерал-лейтенант Н. Френкель и генерал-майор Я. Рапопорт (остальные четверо из перечисленных Кацем не дожили до 1941 года), а также генерал-лейтенант С. Мильштейн, полковник Б. Вайнштейн (правда, о последнем несколько критически сказано: «Вопреки многовековому мировому опыту, полковник Госбезопасности Б. С. Вайнштейн сохранил и на склоне жизни, в 86 лет, судя по одной из его публикаций, уверенность в высокой производительности принудительного труда» – с. 215) и др.

Словом, еще многие существенные вопросы остаются не решенными до конца…

Но в заключение этого раздела моего сочинения стоит сопоставить судьбы двух людей, о которых говорилось подробно: вскоре после того, как Осип Мандельштам был арестован «органами безопасности», Лев Разгон подал заявление о приеме на «работу» в эти самые «органы». Тут есть о чем задуматься…

* * *

Теперь нам следует вернуться в самое начало этой главы – к поставленной там проблеме «контрреволюции», совершавшейся в стране с середины 1930-х годов. Как уже сказано, она осуществлялась пореволюционному, и именно потому была столь беспощадной и варварской; когда два десятилетия спустя, во второй половине 1950 – начале 1960-х годов, происходила самая широкая замена наличных «кадров», она, за очень немногими исключениями, уже не выражалась в репрессиях{51}.

Впоследствии тогдашний «вождь», Хрущев, безосновательно объявил эту «гуманность» своей личной заслугой; в действительности речь должна идти о «заслуге» самого времени: через сорок лет после революционного взрыва уже иссяк тот запал, который так чудовищно проявил себя в 1937-м…

Напомню цитированные выше верные слова Д. Самойлова о том, что «после расправы с дворянством, буржуазией, интеллигенцией, после кровавой революции сверху, произошедшей в 1930–1932 годах в русской деревне, террор начисто скосил правящий слой 20—30-х годов»; то есть дело шло о единой линии террора, длившейся, пока революционный запал сохранял свою мощь и агрессивность…

Во множестве сочинений этот революционный запал пытаются по сути дела целиком и полностью «сосредоточить» в личности одного человека – что являет собой не что иное, как культ Сталина «наизнанку» (раньше был один всесильный герой, теперь – один не менее всесильный антигерой)…

В свое время Тютчев обратился в стихах к Наполеону, превратившему революционную Францию в Империю:

Сын Революции, ты с матерью ужасной
Отважно в бой вступил…—

тогда же заметив в политической – но все же и поэтической, – прозе, что Наполеон – это «кентавр, который одною половиною тела – Революция». И, вступив в бой с Революцией, вместе с тем

Ты всю ее, как яд, носил в самом себе…

Сталин, борясь во второй половине 1930-х годов, по существу, именно с Революцией, конечно же, как и Наполеон, нес ее в самом себе. Но необходимо осознать, что роль личности в истории с течением времени явно убывает. Так, Наполеон и Александр I лично определяли ход событий в значительно меньшей степени, чем, скажем, Чингисхан и Александр Невский, а Сталин и Гитлер – еще менее существенно, чем первые из названных, – пусть многие и думают о недавних «вождях» иначе. Один из проницательнейших германских мыслителей (хотя по происхождению – итальянец) нашего столетия, Романо Гвардини, писал в 1950 году: «…главная особенность нынешнего вождя состоит… в том, что он не является творческой личностью в старом смысле слова… он лишь дополняет безликое множество других, имея иную функцию, но ту же сущность, что и они…»

Этому утверждению резко противоречат многочисленные характеристики роли Сталина в истории второй четверти XX века, принадлежащие как его хвалителям, так и хулителям, которые склонны (ничуть не менее, чем хвалители!) усматривать во всех крайне негативно оцениваемых ими исторических сдвигах и событиях конца 1920-х – начала 1950-х годов воплощения личной сталинской воли (тот самый «культ наизнанку»).