Правда, Борщаговский в своих мемуарах пытается внушить читателям, что его роман-де не мог быть опубликован, если бы не умер Сталин. Однако из его же собственного рассказа вполне очевидно, что выход в свет «Русского флага» задерживался только из-за сопротивления главного редактора издательства «Советский писатель» Н. В. Лесючевского. Мне хорошо знакомы повадки этого прямо-таки патологического «перестраховщика», так как я «пробивал» через него в течение почти трех лет (1961–1963) книгу М. М. Бахтина о Достоевском, чья наивысшая ценность позднее была признана во всем мире. Лесючевский «сдался» лишь после того, как с помощью всяких ухищрений я побудил тогдашнего председателя СП СССР К. А. Федина подписать составленное мною от его имени весьма резкое «послание» этому уникально трусливому главреду[931]
.Борщаговский, в свою очередь, сообщает, что после долгих проволочек он подал жалобу на Лесючевского в Секретариат СП СССР, который 30 сентября 1952 года на заседании, каковое вел член ЦК Фадеев, принял специальное постановление, обязывающее Лесючевского немедля приступить к изданию объемистого сочинения[932]
, и восемь месяцев спустя, в июне 1953-го (срок вполне «нормальный» для издательской практики того времени) роман вышел в свет. И само принятие подобного постановления о книге вчерашнего «космополита» показывает, что Борщаговский был к тому времени – то есть к сентябрю 1952 года – фактически полностью реабилитирован; ведь нелепо полагать, что Секретариат СП мог принять тогда постановление, противоречившее позиции власти!Немаловажно затронуть и еще одну сторону дела. В сочинениях о так называемых космополитах они обычно изображаются как жертвы заостренно «патриотически» настроенных врагов, которых высшая власть тогда-де целиком поддерживала. Но это также не соответствует действительности. Ведь в декабре 1949 года был отстранен от своих постов секретарь ЦК и МК Г. М. Попов, который, как сообщалось выше, в январе 1949-го сыграл решающую роль в развязывании кампании против «космополитов». И есть основания полагать, что он потерпел крах именно из-за своего чрезмерного «патриотизма».
А в 1952 году один из главных противников «космополитов» дважды лауреат Сталинской премии А. А. Суров был подвергнут постыдному разоблачению, ибо как выяснилось, сочинял свои пьесы совместно с безымянными «соавторами»; влиятельные друзья всячески пытались замять этот скандал, поскольку дискредитировалось само «патриотическое» направление в драматургии, а критики-«космополиты» оказывались правыми. Однако Суров все же был публично опозорен, и из этого ясно, что власть не столь уж безусловно поддерживала «патриотов».
Вообще для объективного понимания того времени необходимо ясно осознать, что Сталин относился негативно к
Имевшая место двадцать с лишним лет спустя, в 1949-м, одновременная расправа и с «ленинградцами», обвиненными в «русском национализме», и с Еврейским антифашистским комитетом неопровержимо свидетельствует, что политика Сталина была именно таковой. Широко распространенное представление о нем как «русском патриоте» или даже «шовинисте» – сугубо тенденциозная версия, хотя ее и придерживаются совершенно разные, даже противоположные, авторы.
Итак, ситуация накануне смерти Сталина была намного более сложной, чем обычно изображают ее в наше время. Послесталинские годы часто определяют словом «оттепель». Определение это приписывают И. Г. Эренбургу, который в майском номере журнала «Новый мир» за 1954 год (то есть через четырнадцать месяцев после смерти Сталина) опубликовал повесть под таким названием. Однако достаточно широко известно, что столетием ранее Ф. И. Тютчев назвал «оттепелью» время после смерти Николая I. Менее известно, что за семь месяцев до появления эренбурговской повести в октябрьском номере того же «Нового мира» за 1953 год было опубликовано стихотворение Николая Заболоцкого с тем же названием «Оттепель»:
Но особенно существенно, что Заболоцкий написал первый вариант этого стихотворения пятью годами ранее, еще в 1948 году, когда вышла в свет его – недавнего заключенного ГУЛАГа – книга (хотя