Первая « встряска » авангарда . Для этого, в первую очередь, следовало перевести властную вертикаль из «мягкого» (нэповского) режима работы в «жесткий»: повысить интенсивность труда функционеров партийно-государственного аппарата, уровень их исполнительской дисциплины. Государственный аппарат 20-х гг., «успешно» возродивший за годы нэпа худшие традиции российской бюрократии: неповоротливость, коррумпированность и др., был мало пригоден для «революционных» действий. В конце 20-х — 30-е гг. центр тяжести переносится на партийные (после их предварительной «встряски»), чрезвычайные (политотделы МТС, совхозов, на транспорте и др.), карательные органы (система НКВД—ОГПУ и др.).
Главная политико-мобилнзующая роль отводилась партии. Кризис 1928—1929 гг. обнаружил неготовность части партийных организаций к проведению «жесткого», курса. За годы нэповского гражданского мира в сельских и городских ячейках широко распространялись, как тогда говорили, «хвостистские» настроения (т.е. партийцы ориентировались преимущественно не на директивы высшего руководства, а на настроения «отсталых» масс: «плелись у них в хвосте»). Так, во время хлебозаготовок зимне-осеннего периода 1928 г . «отдельные сельские ячейки не только не руководили кампанией, но даже выступали (как ячейка в целом) против мероприятий, проводимых на селе, проваливали предложения в самообложении, плелись в хвосте крестьянской массы, скрывали свое партийное лицо...». В 1928—1929 гг. органы ОГПУ фиксировали на заводах многочисленные случаи, когда «коммунисты (и комсомольцы) возглавляли волынщиков, от имени рабочих подавали коллективные заявления-протесты (в связи с пересмотром норм и расценок), агитировали за забастовки, шли против линии парторганов»; бойкотировали сами и призывали рабочих к бойкоту заводских собраний. На Украине посещаемость собраний среди коммунистов (24,8% общего числа партийцев) была меньше, чем среди беспартийных (25.3%).
С другой стороны, за «спокойные» нэповские годы многие парторганизации обюрократились, окостенели, оторвались от масс. «Были случаи, — фиксируют сводки ОГПУ, — когда рабочие не хотели и слушать секретарей и членов бюро ячейки, гнали их с трибуны. В ходе забастовок такие ячейки проявили полную растерянность, не умели мобилизовать членов ячейки, чтобы попытаться произвести в настроениях перелом».
Особенно противоречивая ситуация складывалась в деревенских ячейках. Наряду с «хвостизмом» здесь были широко распространены прямо противоположные настроения.
В период хлебозаготовительного кризиса 1928—1929 гг. со стороны деревенских активистов в адрес крестьян раздались угрозы типа: «Мы вам припомним 18-й год», «заткнем глотку»; были случаи избиения строптивых, по ночам устраивались облавы и обыски в поисках спрятанного хлеба и т.д.
Административная «зарегулированность» рыночных отношений, характерная для нэпа, создала благоприятную почву для коррупции партийно-государственного аппарата. Неизбежной статьей расходов в данном типе экономикиявляется «смазка» административных «оков» — подкуп должностных лиц (чтобы приобрести дефицитные товары, распределявшиеся по классовому принципу, получить льготы по налогообложению и т.д.). В конце 20-х гг. в ходе подготовки к форсированной индустриализации были вскрыты факты коррупции, бытового разложения партийно-государственных функционеров. Они гипертрофировались официальной пропагандой, послужив основой громких пропагандистских кампаний: «астраханское дело», «смоленский гнойник» и др.
Последние легли на подготовленную почву. В литературе приводятся типичные высказывания рабочих конца 20-х гг.: «Я коммунистам не доверяю», «В партии все карьеристы. Пробивают себе дорожку к большому жалованью да к тому, чтобы полегче жить», «Коммунистическая партия не старается за рабочих, не отстаивает их интересов, а старается для блага кучки, которая получает по 150 руб. в месяц и живет на широкую ногу», «не иду в партию потому, что нет ни одного партийца в нашей ячейке с открытой душой, не зависящего от должностных лиц, видны только должностные лица, от которых пахнет черствятиной», «Все партийцы — двуличные приспособленцы». Тревожным симптомом ухудшения отношений между партией и пролетариатом был усилившийся во второй половине 20-х гг. отсев рабочих из ВКП(б). Например, по московской парторганизации с 1 сентября 1927 г . по 1 апреля 1928 г . выбыло 1046 человек, из них 80% рабочих.
Учитывая сложившуюся ситуацию, апрельский 1929 г . Пленум ЦК и ЦКК и XVI конференция ВКП(б) провозгласили курс на очищение партии от несоблюдающих «классовую линию», морально разложившихся, нарушающих революционную законность коммунистов. В результате чистки общая убыль партийных рядов составила 11,7% (без апелляций).