История России. XX век. Деградация тоталитарного государства и движение к новой России (1953—2008). Том III

В 1965–1967 гг. правозащитному движению сочувствовали уже десятки тысяч человек, прежде всего в Москве и Ленинграде. Илья Эренбург, Корней Чуковский, Вениамин Каверин, Белла Ахмадулина, Булат Окуджава, Давид Самойлов и др. подписали коллективное письмо, требуя освободить Синявского и Даниэля. КГБ арестовал тех, кто собирал материалы о суде и направлял их за границу, – Юрия Галанскова, Александра Гинзбурга, Веру Лашкову и Александра Добровольского. Правозащитников коммунистическая пропаганда умышленно называла нерусским словом «диссиденты».

Новые аресты вызвали еще больший поток писем поддержки арестованных. «Подписанты» были во многих институтах, университетах, учреждениях культуры России. Люди, преодолевая страх, собирали одежду и деньги женам арестованных. Некоторые историки – Рой Медведев, Александр Некрич – собирали и суммировали факты о преступной деятельности Сталина. Сопротивление «неосталинизму» также пользовалось поддержкой среди «старых большевиков» и «просвещенных» аппаратчиков в ЦК. Солженицын вспоминал: «Самиздат пошел как половодье, множились имена, новые имена в протестах, казалось – еще немножко, еще чуть-чуть – и начнем дышать».

Энергия движения питалась еще живой памятью сталинской эпохи. Политика новой власти: замалчивание, извращение, обеление недавних событий – оскорбляла эту память. Александр Твардовский в своей поэме «По праву памяти» (1966–1969 гг.) писал:

Забыть велят и просят лаской не помнить – память под печать,
Чтоб ненароком той оглаской непосвященных не смущать.
О матерях забыть и женах, своей не ведавших вины,
О детях, с ними разлученных, и до войны, и без войны.
А к слову – о непосвященных: Где взять их? Все посвящены.

В салонах, в том числе и высокопоставленных, читали и стихотворение Евтушенко «Памяти Есенина», запрещенное к публикации:

Есенин, милый, изменилась Русь,
И плакаться от этого – напрасно.
Но говорить, что к лучшему – боюсь,
А говорить, что к худшему – опасно.

Евтушенко признавался, что ему «не хочется, поверь, задрав штаны, бежать вослед за этим комсомолом». В стихотворении было еще много наивной веры в «хороший ленинский социализм», но и было уже решительное утверждение неправды нынешней жизни. И слушатели соглашались с поэтом.

Томясь в забвении, бывший Первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущёв тоже стал «диссидентом». Нарушив запрет ЦК писать мемуары, он надиктовал сыну Сергею на магнитофон воспоминания. Прежде всего, говорил он сыну, «я хочу рассказать… о Сталине, о его ошибках и преступлениях. А то, я вижу, опять хотят отмыть с него кровь и возвести на пьедестал». Также, говорил он, «хочу рассказать правду о войне. Уши вянут, когда слушаешь по радио или видишь по телевизору жвачку, которой пичкают народ». В 1971 г. книга под названием «Хрущёв вспоминает» вышла в Бостоне. И хотя перед смертью Хрущёва вынудили подписать заявление, что издаваемая за границей книга – «это фальшивка», всё же сам факт написания и заграничной публикации бывшим Первым секретарем своих мемуаров – совершенно новое явление в советском обществе, свидетельствующее о его ускоряющемся разложении.

Георгий Константинович Жуков тоже написал воспоминания, которые оказались слишком «правдивыми» для новой власти. Мемуары маршала были изданы только после того, как из них была выкинута критика Сталина и сделаны многочисленные купюры в описании войны. (Рабочая запись заседаний Политбюро ЦК КПСС. 1968. Л. 92).

Но всё меньшая часть русского общества соглашается оставаться в прокрустовом ложе официальной идеологии, определяемой «мудрецами» в ЦК КПСС. Даже их собственные жены и дети часто становятся активными потребителями не санкционированной сверху культуры.