История России. XX век. Деградация тоталитарного государства и движение к новой России (1953—2008). Том III

После распада СССР проблема национальной самотождественности (идентичности) его составных частей – бывших советских республик, ставших самостоятельными национальными государствами (многоэтничными по большей части), – встала с большей остротой, чем в период кризиса СССР, когда повсюду от Прибалтики до Средней Азии имело место возрождение национального самосознания, приведшее к появлению националистических и сепаратистских движений. Речь шла о преодолении прежней институциональной структуры и советской идеологии, искажавшей видение исторического прошлого как отдельных национально-этнических сообществ, так и страны в целом.

Этот комплекс проблем исключительно остро встал и для России. После краха коммунистического СССР России предстояло обрести не только новую государственную структуру и новый экономический уклад, но и восстановить свою культурную преемственность и свободно-критически, вне большевицких идеологических схем, переосмыслить свое до- и коммунистическое прошлое, чтобы определить новую идентичность и промыслить собственное будущее. Эта общая для всех послесоветских государств задача поставила Россию в особое, в каком-то смысле более трудное положение: иные части распавшегося СССР воссоздавали или создавали свою тождественность и историю, зачастую прибегая к «мифологическим» моментам в антирусской идеополитической оппозиции (ставя знак равенства между «советским» и «русским») и считая как дореволюционную Россию, так и СССР – одной и той же «колониальной державой». Россия же должна была свести счеты и со своим старым имперским прошлым и с такой своеобразной имперской общностью, каковой был Советский Союз с его официальным интернационализмом, поскольку она, каждый раз по-иному, составляла ядро этих двух, несходных между собой империй.

На этой основе происходили поиски нового русского национального самосознания, которые зачастую принимали форму националистической, а то и империалистической мифологии, тоскующей по временам Российской империи, а чаще по советскому периоду, но не потому, что он был коммунистическим, а потому, что это был наивысший расцвет, особенно после победы во Второй мировой войне, имперской державы с её всемирными мессианскими притязаниями. Отсюда необозримое море родившихся в двадцатилетие после распада Советского Союза исследований самых разных направлений (историграфические, культурологические, историософские, геополитические, богословские) и форм (публицистические, программно-идеологические, научные) с разными и порой прямо противоположными выводами.

Эти исследования распадаются в первую очередь на те, что резко негативно относятся к советскому периоду, и на те, что апологетически и ностальгически оценивают этот период. Работы Александра Солженицына – квинтэссенция отрицательного взгляда на коммунистическое господство. Большевизм для Солженицына, это анти-Россия, душитель истинной России. Напротив, неокоммунистическая публицистика являлась механическим синтезом традиционного марксизма-ленинизма с неославянофильством в духе Н. Я. Данилевского и геополитическими построениями Ратцеля, Маккиндера и Хаусхофера. Примером такой «публицистики» является и нынешний российский гимн – перекроенный на национально-религиозный манер вариант сталинского гимна.

Другое отличие пролегает между двумя тенденциями цивилизационного самоотождествления. Одни, среди которых самым видным представителем являлся Дмитрий Сергеевич Лихачёв, хотя и признавали специфические моменты исторического развития России, видели её частью общеевропейской цивилизации. Другие абсолютизировали «особый путь» России, превозносили её уникальность как особой «русской цивилизации», обладающей духовным превосходством перед всеми остальными. Наиболее завершенное этноисториографическое обоснование этого воззрения выдвинул Лев Николаевич Гумилёв. Неоевразийство Александра Дугина, в корне отличное от классического евразийства русского зарубежья (князь Николай Трубецкой), но близкое к идеям Льва Гумилева, находило живой отклик как в правительственной, так и в военной сфере послекоммунистической России. Подменяя более не популярную марксистско-ленинскую идеологию геополитикой и цивилизационной особенностью, неоевразийство Дугина по сути своей сохраняло характерное для тоталитарного СССР противостояние демократическим государствам Западной Европы и Северной Америки.