История России. XX век

«После бесцветного XXI съезда, втуне и безмолвии оставившего все славные начинания XX, никак было не предвидеть ту внезапную заливистую яростную атаку на Сталина, которую назначит Хрущев XXII съезду! — напишет А.И. Солженицын. — И объяснить ее мы, неосведомленные, никак не могли! Однако она была, и не тайная, как на XX съезде, а открытая! Давно я не помнил такого интересного чтения, как речи на XXII съезде. Я читал, читал эти речи — и стены моего затаенного мира заколебались, и меня колебали и разрывали: да не пришел ли долгожданный страшный радостный момент — тот миг, когда я должен высунуть макушку из-под воды?» Именно в тот момент, по признанию А. Солженицына, у него созрело решение передать свою повесть «Щ-854» в журнал «Новый мир», где уже в 1962 г. она увидела свет под известным всему миру названием — «Один день Ивана Денисовича».

Это произошло в ноябре 1962 г… а месяцем раньше «Правда» опубликовала стихотворение Е. Евтушенко «Наследники Сталина». И повесть А. Солженицына, появившаяся благодаря личному участию Хрущева — «с ведома и одобрения ЦК», и антисталинское выступление Е. Евтушенко в центральном партийном органе должны были продемонстрировать общественности, что руководство страны хранит верность курсу на десталинизацию и намерено твердо идти по пути познания прошлого. Возможно, это и не была «чистая» демонстрация, но тогда это — те самые «благие намерения», мало общего имеющие с результатами их реализации. И вот почему: объявив новый подход в прошлое, руководство страны опять натолкнулось на «подводный камень», о который в сущности разбились наиболее радикальные планы XX съезда. Речь идет о степени коррекции опыта прошлого и опыта настоящего, поскольку критически-аналитический подход обладает той особенностью, что он не знает хронологических границ; напротив, история, если относиться к ней серьезно, всегда служит инструментом познания не только прошлого, но и настоящего. На пути развития этого естественного процесса облеченные властью критики Сталина сразу же выставили ограничитель — 1953 г., разделивший историю на «старое» и «новое» время. Все, что относилось к «новому» времени, проверялось не духом решений по культу личности, а идеями партийной Программы с ее непротиворечиво-положительной заданностью.

Об отсутствии должной взаимообусловленности между двумя принципиальными решениями XXII съезда — по культу личности и по Программе партии, об опасности углубляющегося разрыва между ними с тревогой писали современники. «Для того чтобы решения съезда были правильно и всесторонне поняты разными слоями нашего народа, усвоены и закреплены надолго, — обращался к Н.С. Хрущеву писатель Э. Казакевич, — необходимо, мне кажется, сейчас же, без промедления, организовать открытые и прямые выступления мастеров культуры и науки всех оттенков и специальностей в поддержку двух основных вопросов, решенных съездом и взаимосвязанных: Программы партии и развенчания Сталина… Мне кажется, что именно так может быть достигнуто то, чего нельзя добиться только официальными комментариями, переименованием городов и другими административными мерами: создание сильного и устойчивого общественного мнения и ликвидация некоторого разброда, сомнений и даже недовольства, которое, как Вы и предвидели в своем докладе, имеет место в отдельных слоях нашего народа… Народу станет еще яснее, что строительство коммунизма и развенчание Сталина — неразрывное целое, что нельзя быть за первое, не будучи и за второе, что полная ликвидация культа Сталина — необходимость».

Наверху считали по-другому. Секретарь ЦК Ф.Р. Козлов, выступая после XXII съезда перед слушателями Высшей партийной школы, говорил о том, что на съезде произошел известный перекос: вместо обсуждения главного события — новой Программы партии — неожиданно получилось «второе издание» XX съезда и критики сталинизма. Этот перекос, наставлял секретарь ЦК, надо исправлять.

Снова, как в 1956 г., общественная мысль в интерпретации принятых руководством страны решений пошла значительно дальше, чем нужно было властям: «упрямые» интеллигенты не хотели видеть в сталинизме отжившее явление и настойчиво предупреждали о его возможных рецидивах.

Факты для такого рода выводов были очевидны: на месте низвергнутого авторитета постепенно ставился новый. Уже на XXII съезде КПСС имя Хрущева было окружено всеми необходимыми внешними атрибутами, которые формально возводили его в ранг «вождя» и одновременно ограждали от какой бы то ни было критики. Поэтому не все современники искренне поверили Хрущеву, когда он снова выступил против культа Сталина.