История российских евреев (1881-1917)

С 1847 года стали открываться казенные еврейские училища, и их появление встретили в общинах всеобщими постами и молитвами. Современник писал: об этих училищах "ходили разные слухи, пугавшие как родителей, так и детей. Родители знали, что в школах сидят без шапок и Тору объясняют по-немецки. Детям рассказывали, что там наказывают так: учеников привязывают головой и ногами к скамейке, а сечет их солдат… Но как ни толковали, как ни возмущались, а от нового указа нельзя было уйти, и вот в общине решили отдать в казенную школу как жертву Молоху десять-пятнадцать мальчиков из беднейших семей…" Это же подтверждали и чиновники в официальных отчетах: "Евреи в высшей степени неохотно посылают детей в эти училища, предпочитая поверять их ме-ламедам. Посещают же училища дети совершенно бедных евреев, лучше сказать - нищих, да и те часто ходят туда только по найму богатых евреев, чтобы нельзя было обвинить тех в упорном противодействии мерам правительства".

Училища содержались на еврейские деньги, а смотрители-христиане - грубые порой и невежественные - обзывали учеников "паршивыми жиденятами". "Смотрители самым добросовестным образом трудились над тем, чтобы еврейские дети боялись училища хуже чумы… - писал современник. - Эти люди без всякого образования, без всякой человечности, смотрели на еврейские училища, как на дойную корову, а на своих учеников и еврейских преподавателей, как на презренных тварей". В казенных училищах еврейские предметы преподавали в "антиталмудическом духе", и это, конечно же, не способствовало популярности новых школ. Более половины учеников почти всегда отсутствовали на уроках: откупались деньгами, нанимали специальных людей, чтобы они сидели в классе, любыми путями старались оградить детей от нежелательного влияния, а смотрители училищ посылали в Петербург фиктивные отчеты с завышенными цифрами посещаемости. Правительственный ревизор писал: "Как и следовало ожидать, школы пошли неуспешно… Как вверит религиозный еврей свое дитя учреждению, начальник которого - христианин и который преследует Бог весть какие планы?"

Со временем и "маскилим" стали возмущаться порядками в казенных училищах. "Наш народ - не дикая орда, в которой нужно распространять первые начала грамотности и письменности, - писали в еврейской газете. - Это народ, в жизнь которого проникают - уже тысячелетия - школа и учение, ученость и литература, как непременные ее части". Даже Макс Лилиенталь разочаровался в новой системе образования. Он знал слишком много о планах и намерениях правительства; возможно, опасался обычным путем подать в отставку и потому, как говорили, тайно бежал из России. "Лживы те мотивы, - писал он из Америки, - которые выдвигают пред общественным мнением Европы, оправдывая суровые мероприятия неисправимостью евреев… Евреи должны поклоняться греческому кресту, - тогда царь будет удовлетворен, независимо от того, дурны эти выкресты или хороши… Мы обязаны поведать свету, что зло крылось не в воле наших собратьев, а в яростном прозелитизме" - то есть в желании властей обратить евреев в христианство.

Получив светское образование, выпускники казенных и раввинских училищ не могли вырваться из черты оседлости и применить на практике свои знания, а потому более остальных ощущали свое бесправие и унижение. "Между ними и их родителями, - писали в еврейской газете, - между ними и прежним образом жизни будет лежать пропасть. Школа их переродила, а раз они ее покидают, перед ними должна появиться возможность применения своих сил, возможность снискания для себя пропитания. Иначе это означало бы - превращать бессознательных несчастливцев в сознательных". Общины не желали принимать раввинов - выпускников раввинских училищ, которые были недостаточно подготовлены и пренебрегали порой традиционными обычаями и религиозными заповедями. Выпускник училища, приезжая в какой-либо городок, чтобы стать там учителем, выделялся среди своих единоверцев костюмом, манерами, образом жизни. Для них он был "апикойресом" - еретиком, нарушителем вековых традиций, с которым не желали иметь ничего общего.

Но и для местного христианского общества этот учитель оставался тем же "презренным жидом", как и все прочие евреи, хотя он и носил уже форменный мундир. В городе Каменец Подольский жена смотрителя еврейского училища глубоко оскорбилась, когда на званом приеме столкнулась с учителем-"жидком", сослуживцем своего мужа, потому что благородной даме - заявила она во всеуслышание - неприлично даже смотреть на этого человека. Светское образование неумолимо вело еврея к одиночеству и изоляции, которые он болезненно переносил. Тот самый учитель из Каменец Подольского, отталкиваемый своими единоверцами и презираемый чужими, заболел душевным расстройством и покончил жизнь самоубийством. Не случайно оплакивал еврейский поэт судьбу единоверца - в таких непритязательных стихах: "Зачем же чувства для еврея, И пыл страстей ему на что? К тому ль, чтоб понял он скорее, Как ненавидят все его?!…"

3