История русского романа. Том 1

В создании нового направления русской прозы решающее слово принадлежало Гоголю — автору «Мертвых душ» и петербургских повестей. Устанавливая общественный смысл произведений Гоголя, Белинский указывал, что в них вскрывается противоположность «идеала жизни с действительностью жизни». Пафос «Мертвых душ» и заключался в этом «противоречии общественных форм русской жизни с ее глубоким субстанциальным началом…». [598]Художественная концепция Гоголя вела к постижению трагического характера жизни. В статье «Объяснение на объяснение по поводу поэмы Гоголя „Мертвые души“» Белинский говорит о трагическом значении комического произведения Гоголя. Его эпопея вскрывает несоответствие между тем, чем человек должен быть по праву своей человеческой природы, и тем, чем он являлся в действительности в силу общественных условий своего времени. Такое понимание трагического характера жизни и судьбы в ней человека присуще почти всем выдающимся прозаикам 40–х годов, оно отразилось в их произведениях, особенно сильно и ярко у Герцена, Достоевского, Салтыкова, Некрасова.

Белинский высказывал мысль, что герои Гоголя являются в той или иной мере жертвами общественной среды. Гоголь изображает процесс опошления человека в его предельной завершенности, когда человек становится «прорехой на человечестве». [599]Даже положительные качества гоголевского героя служат утверждению его ничтожества. Ничего подобного не было в пушкинской художественной концепции характеров, в свойственном поэту понимании процесса общественной жизни. Вместо пушкинского широкого и вольного изображения характеров, Гоголь представляет людей «в разжалованном виде из генералов в солдаты». [600]Это определило возникновение у Гоголя сатирической экспрессии в стиле, особых, неизвестных Пушкину, методов сатирической типизации, методов гротескного создания характеров, позволяющих с яркой рельефностью сконцентрировать в человеке всё гадкое и пошлое.

Представители русской литературной критики и общественной мысли 40–50–х годов часто сравнивали наследие Пушкина с творчеством Лермонтова или с произведениями Гоголя и его последователей.

Белинский признавал: «…мы в Гоголе видим более важное значение для русского общества, чем в Пушкине: ибо Гоголь более поэт социальный, следовательно, более поэт в духе времени…». [601]На этой основе в критике говорилось о том историческом переломе, который наступил в литературе после 30–х годов.

«Если бы нас спросили, — пишет Белинский в статье «Русская литература в 1845 году», — в чем состоит существенная заслуга новой литературной школы (т. е. школы Гоголя, —Н. П.), — мы отвечали бы: в том именно, за что нападет на нее близорукая посредственность или низкая зависть, — в том, что от высших идеалов человеческой природы и жизни она обратилась к так называемой „толпе“, исключительно избрала ее своим героем, изучает ее с глубоким вниманием и знакомит ее с нею же самою. Это значило повершить окончательное стремление нашей литературы, желавшей сделаться вполне национальною, русскою, оригинальною и самобытною; это значило сделать ее выражением и зеркалом русского общества, одушевить ее живым национальным интересом». [602]

В истории русского народа, по мнению Тургенева, наступил «момент самопознания и критики», когда «литература не может быть только художеством», когда появились «интересы выше поэтических интересов». [603]