История русского романа. Том 1

«Рудин ничего не сказал и подошел к раскрытому окну. Душистая мгла лежала мягкой пеленою над садом; дремотной свежестью дышали близкие деревья. Звезды тихо теплились. Летняя ночь и нежилась, и нежила. Рудин поглядел в темный сад — и обернулся.

«— Эта музыка и эта ночь, — заговорил он, — напомнили мне мое студенческое время в Германии: наши сходки* наши серенады…» (38).

Приведенный отрывок хорошо показывает, с каким поэтическим мастерством и с какой непреложной необходимостью включил Тургенев и пейзаж, и музыку в общую композицию романа. Гармония музыки и поэзия природы, нерасторжимо сливаясь воедино, окружают ореолом в глазах Натальи фигуру тургеневского героя. И в то же время они естественно позволяют романисту ввести читателя «в германскую поэзию, в германский романтический и философский мир», в который «Рудин был погружен» и куда в своих последующих беседах с Натальей он «увлекал ее за собой» (60).

Важнейшим компонентом, создающим лирико — элегическую атмосферу тургеневского романа, является наряду с музыкой и пейзажем и поэзия. Уже в первой беседе с Натальей Рудин спрашивает ее: «А вы любите стихи?» и затем продолжает: «Поэзия — язык богов. Я сам люблю стихи» (51, 52). Вдохновенная импровизация Рудина на тему «одной скандинавской легенды» вызывает у Дарьи Михайловны Ласунской характерную французскую реплику: «Vous ^etes un po`ete» [695](39, 40). Даже сугубс прозаический Лежнев прибегает к стихам, когда, отвечая на вопрос Александры Павловны о причинах обаятельного впечатления, производимого на его молодых друзей Покорским, говорит: «Поэзия и правда — вот что влекло всех к нему. При уме ясном, обширном он был мил и забавен, как ребенок. У меня до сих пор звенит в ушах его светлое хохо- танье, и в то же время он

Пылал полуночной лампадой
Перед святынею добра…

Так выразился о нем полусумасшедший и милейший поэт нашего кружка» (66).

Если для флегматичного Лежнева обращение к стихам естественно, потому что он сам вышел из того же кружка, что и Рудин, то для провинциального помещика Волынцева стихи являются синонимом непонятного. «Это непонятно, как стихи», — говорил он, приводя четверостишие «поэта Айбулата» «в подтверждение слов своих» о «непонятности» поэзии (83). А Наталья, развеяв по ветру сожженное ею прощальное письмо

Рудина, обращается к стихам, чтобы, «раскрыв наудачу Пушкина» (109), найти выражение своего состояния в строках любимого поэта.

Характерной особенностью стиля тургеневской прозы являются переходы от изображения конкретных обстоятельств жизни героев к обобщенным раздумьям автора над их судьбой. Подобные раздумья имеют обычно у Тургенева философско — элегическую тональность и выливаются в форму кратких, предельно обобщенных сентенций. Уже в «Дневнике лишнего человека» наметилась эта особенность прозы Тургенева. В последующих повестях второй половины 50–х годов («Три встречи», «Яков Пасынков», «Поездка в Полесье», «Фауст», «Ася», «Первая любовь») она продолжает развиваться и получает полное свое выражение в «Рудине», а также в последующих романах Тургенева (см., например, в «Рудине»: «никто так легко не увлекается, как бесстрастные люди») (90).

Взволнованный лиризм тургеневской прозы звучит не только в прямых отступлениях и авторских репликах, но проникает и во многие эпические описания. Так, говоря о влиянии Рудина на Наталью, Тургенев пишет: «… со страниц книги, которую Рудин держал в руках, дивные образы, новые, светлые мысли так и лились звенящими струями ей в душу, и в сердце ее, потрясенном благородной радостью великих ощущений, тихо вспыхивала и разгоралась святая искра восторга…» (60). Эмоционально — лирический строй тургеневской прозы достигает наибольшей силы звучания в кульминационных сценах романа, понижаясь в тех эпизодах, где появляются Пигасов, Пандалевский, Волынцев и Дарья Михайловна Ласунская. Снижая самый тон повествования своим появлением, эти образы контрастно оттеняют «начало любви и света», представленное Рудиным и Натальей.

Взволнованная и волнующая читателя эмоциональность пейзажа, поэзии, музыки, лирических отступлений и авторских афоризмов достигается не только соответствием их тональности содержанию душевной жизни главных героев. Свойственный Тургеневу лиризм поддерживается всем синтаксическим строем его романа, приближающимся местами к ритмической прозе, к ритмике свободного стиха.

В «Рудине» проявилась впервые замечательная объективность Тур- генева — романиста, умение его всесторонне оценить фигуру общественного деятеля данной эпохи, показать ее в единстве присущих ей сильных и слабых сторон.