История русского романа. Том 1

Романист указывает на живой, постоянно ищущий ум Ольги, на глу- бокую бездну ее души, самостоятельность и свободолюбие, смелость взгляда, одаренность ее натуры, изумительную стремительность ее духовного развития. Гончаров говорит о неумолкающей, вулканической работе ее духа. Интересно, что в изображении и объяснении женского характера Гончаров идет совсем иным путем, чем он это делает, воспроизводя характеры Обломова и Штольца. Романиста совсем не интересует та социальная почва, на которой сформировался характер Ольги, автор ничего- не говорит о детских ее годах, о той конкретной житейской обстановке, в которой росла Ольга. Гончаров считал, по — видимому, что формирование- женского характера более свободно от давления внешних обстоятельств и связано с внутренней, прежде всего с сердечной жизнью героини. Школой жизни для женщины является опыт ее чувства, он ее обогащает и развивает. Ее характер начинает формироваться, прирожденные задатки и возможности в нем начинают пробуждаться и развиваться вместе с возникновением и развитием чувства любви, под его могучим влиянием.

«Эти два часа и следующие три — четыре дня, много неделя, сделали на нее глубокое действие, двинули ее далеко вперед. Только женщины способны к такой быстроте расцветания сил, развития всех сторон души» (234).[809] Именно так и изображено превращение Ольги из девочки во- взрослую, сознательную девушку (во время романа с Обломовым), а затем, в период романа со Штольцем, в женщину. Обломов не понимал бурного, загадочного для него роста любимой женщины, терялся перед ним, не ощущал потребности руководить ее развитием. «И где было понять ему, что с ней совершилось то, что совершается с мужчиной в двадцать, пять лет при помощи двадцати пяти профессоров, библиотек, после ша- танья по свету…» (235). В то время, когда Ольга росла, всё более и более осознавая свои обязанности в любви, Обломов по — прежнему оставался в своем развитии неподвижным, что и явилось главной предпосылкой их неизбежного разрыва. Из печального опыта этой драматичной любви Ольга вынесла очень многое. Штольц разгадал всё это и понял, что для счастья их жизни необходимо, чтобы он не отстал от непрекращающегося развития духа своей подруги (477). «От неведения Наденьки» (героини «Обыкновенной истории») Ольга совершила «естественный переход к сознательному замужеству… со Штольцем, представителем труда, знания, энергии — словом, силы» (VIII, 78). Так романист комментирует то новое, что, в соответствии с новой эпохой жизни, отразилось в образе его героини. «Она росла всё выше, выше» (IV, 477). Штольцу пришлось «бороться с живостью ее натуры…, укладывать порывы в определенные размеры, давать плавное течение жизни…» (464).

Среди семейного счастья, среди полноты жизни Ольга «впадала в задумчивость» (468). Ее пугала остановка жизни, «отдых жизни», она боялась, живя со Штольцем, «впасть во что‑нибудь похожее на обломовскую апатию», в «сон души», в «оцепенение» (469). Ей казалось, что в ее жизни не всё есть, душа ее тоскует, чего‑то ищет и просит: «Что ж это? — с ужасом думала она. — Ужели еще нужно и можно желать чего- нибудь? Куда же идти? Некуда! Дальше нет дороги… Ужели нет, ужели ты совершила круг жизни? Ужели тут всё…» (469).

Рационалист Петр Адуев не заметил, прозевал нравственный недуг своей жены. Илья Обломов, убаюканный любовью, и не подозревал возможности возникновения мятежных вопросов в душе любимой. Андрей

Штольц, более внимательный к жизни сердца, уловил тоску и сомнения Ольги, по — своему разгадал и объяснил их серьезный смысл, успокоил жену, но настоящего ответа на них всё же дать не мог. Да он и не верил в глубину душевных страданий Ольги, считая, что это не ее грусть, что это «общий недуг человечества». «На тебя, — говорит Штольц, — брызнула одна капля» (475). Ясно, что подобные ответы и такие разъяснения, призыв к смирению и решительное отмежевание от Манфредов и Фаустов не могли надолго успокоить Ольгу, удовлетворить потребности ее пытливого, беспокойного ума.