История русского романа. Том 2

События «Смены» происходят в тех же местах, что и в «Гардениных», герои — представители тех же социальных кругов (можно предположить даже некоторое своеобразное «перенесение» образов или отдельных — внешних и внутренних — черт: Елизавета Мансурова — это вернувшаяся из ссылки Элиз Гарденина, Андрей Мансуров — выросший Раф, с его умным, красивым лицом и явными признаками неврастении, Алферов во многом близок Николаю Рахманному). Композиция «Смены» более стройна, материал четче организован, свободно сменяющие друг друга картины жизни заменены более определенным и напряженным сюжетом.

Тем не менее и в «Смене» концепция Эртеля, несмотря на всю остроту постановки вопроса, достаточно неопределенна. Недаром сразу же после выхода романа вопросы, затронутые в нем, начали оживленно обсу- ждаться с самых различных сторон. Н. К. Михайловскому, например, было неясно, «в чем именно состоит смена в романе г. Эртеля, что именно и чем сменяется, в которую сторону смена направляется, к добру или к худу ведет». [552]

Рассказывая о замысле «Смены», Эртель писал: «В Андрее Мансурове будет изображен отнюдь не какой-либо „положительный“ тип… В его лице мне хочется „объективировать“ модную ныне импотенцию в перьях философского пессимизма; это — человек с некоторым „поэтическим гвоздем“, с изрядно развитым вкусом ко всему честному, изящному, тонкому, умному, но… и т. д. Мне ужасно хочется возможно ярче написать этот портрет — эту жалкую апофеозу вымирающего культурного слоя, этот итог многолетней нервической работы и привилегированного существования. Он будет занимать центральное место… а из его сближений, связей и столкновений с старыми и новыми людьми должен обнаружиться перед читателем процесс „смены“. А рядом с этим процессом „смены“ в культурной среде — в народе будет происходить свое, отчасти нелепое и фантастическое, отчасти живое и весьма новое, но пока без всякого отношения… и к новому, и к старому культурному типу. Только в конце романа образуется некая связь между „новыми“ и деревней». [553]

Один из героев романа, интеллигент — разночинец, так формулирует эту идею: «Дела всем много, и все дело в интересах народа. Но это не оттого, что тот народник, тот социалист, а ты, Афанасий Лукич, по Толстому, но оттого, что сами-то мы тот же народ. То есть ежели нельзя прожить без душевного дела, так для нашего брата оно только и есть, что вокруг народа». [554]В этом смысле и предстоит «смена» старой интеллигенции, оторванной от народа, новой интеллигенцией, идущей навстречу народу.

Эртелю — романисту безусловно свойственно одно из главных достижений русского реалистического романа — умение уловить существо связи между характерами и событиями, определить и связать нравственно — психологические черты характеров с общественно — экономическими условиями и, наоборот, экономические отношения между людьми раскрыть на основе психологического анализа характеров. Процесс распада дворянской культуры в романе «очеловечен», раскрыт через образ Андрея Мансурова, такого обаятельного, но внутренне опустошенного человека, самим складом своего характера обреченного на бессмысленную гибель вместе со своим классом. Но и представители второго типа культуры — разночинской, ставшей фактически буржуазно — просветительской, превращаются в романе в «лишних людей» новой формации — земских статистиков. Органической связи между культурой и народом, которую хотел увидеть и показать писатель, в «Смене» не получилось.

Вслед за созданием «Смены» у Эртеля возникает новый замысел, новая «заветнейшая мечта», которая идет, впрочем, в русле проходящего через все его творчество стремления «воссоздать различные умственные течения в среде нашей интеллигенции». Он собирается написать роман о «„молодом движении“, начиная с 19 февраля и кончая казнью после 1 марта». [555]Эртель понимает, что создать подобный роман возможно исключительно «не в условиях русской цензуры», [556]хочет на два — три года уехать за границу, чтобы дополнить имеющиеся у него многочисленные материалы и наблюдения знакомством с некоторыми русскими изгнанниками, с целью «объяснить себе, во что превратились известные течения русской политической и философской мысли, подвергнутые закупорке в банке со спиртом, т. е. в условиях отчуждения от родной действительности». [557]Но и этому замыслу не суждено было осуществиться.

Эртель всю жизнь пытался ставить и разрешать в своем творчестве те же вопросы, порожденные сменой двух укладов русской жизни, которые стояли перед Тургеневым, Глебом Успенским, Л. Толстым и были разрешены ими во многих случаях более успешно. Своеобразный художественный эклектизм Эртеля как бы сконцентрировал, соединил в его творчестве отдельные черты этих писателей, их темы и мотивы, их идейные искания и даже художественные манеры.