История русского шансона

Зал неистовствовал. Было видно, что Александр еще слегка скован на сцене и не имеет тренированной вальяжности профессионала, и странно смотрелся на нем блестящий дакроновый костюм не по размеру, но публике было плевать на подобные мелочи. Мы просто хотели видеть и слышать его, не веря самим себе, что времена действительно изменились и вот он, вчерашний «политкаторжанин», поет для нас со сцены и не одна коммунистическая б*** не смеет указывать ему, что исполнять и как.

Новиков выложился тогда на 200, на 300 %. Его распирало от куража. Ревущий зал и ощущение воли пьянили, он был живым олицетворением Свободы! Музыканты из его группы, кажется, «Внуки Энгельса» (а может, «Кипеш», не помню) показывали невероятные чудеса виртуозной игры.

^{Александр Новиков после первого официального концерта в Театре эстрады в Москве. Февраль 1991 г. Фото И. Глебова.}

Даже сейчас, когда я пишу эти строчки, стоит мне отвлечься, и я моментально сталкиваю камушек своего сознания в ту далекую зиму 1991 года — такие фантастические по силе впечатления остались в памяти. В дальнейшем я неоднократно бывал (кстати, стараюсь не пропускать и сегодня) на выступлениях музыканта. Что сказать? Конечно, Новиков стал за эти годы подлинным Мастером.

Блестящие новые песни. Про него не скажешь: «Да-а, „сдувается“ потихоньку».

Наоборот, кажется, что с годами он все больше оттачивает свой стих. А музыкальная составляющая? Как он сделал есенинский цикл? Это же просто невероятно — так прочувствовать тему! Пойди-ка повтори успех!

Как он держится на сцене, как подает материал, какие великолепные музыканты работают с ним… Супер! Но первые ощущения навсегда останутся самыми яркими. Не поймите меня превратно — я действительно так чувствую.

* * *

Творчество шансонье серьезно эволюционировало за прошедшие десятилетия.

Еще в 1995 году, к 100-летию Сергея Есенина, Новиков записал один из лучших в истории жанра альбомов на стихи поэта. Десять лет спустя Александр Васильевич решился на продолжение эксперимента — и вновь «в десятку!».

Последней на сегодня пластинкой мастера стала программа, основанная на произведениях поэтов Серебряного века: Северянина, Черного, Ходасевича, Иванова, Гумилева…

Брутальный гигант оказался обладателем нежного сердца — стихи гениев ему удалось прочувствовать и донести не просто здорово — блестяще!

Обращение к классике не означает ухода от истоков. Новиков — один из немногих, кто верен главному закону жанра: отражать в творчестве реальную жизнь.

Он моментально откликается на трансформации действительности. Послушайте его хит «Е-мобиль»! Смешно, зло, тонко… В общем, по-новиковски!

Знаю, что в 2012 году Алекасндр Васильевич наконец-то порадует своих поклонников книгой воспоминаний, и потому с чистой душой заканчиваю свой рассказ о судьбе российского поэта[66].

«Бунтарь»

На дворе стоял 1987 год, к власти недавно пришел Горбачев и провозгласил новый курс в развитии государства. Особых изменений во внутренней политике я, однако, в то время не припомню. Новая «метла» поначалу ассоциировалась лишь с введением глупейшего «сухого закона» и телевизионными лозунгами, да на Первое мая в руках замордованных граждан появились новые плакаты — к стандартному набору «лиц» вождей добавились транспаранты: «Перестройка! Ускорение! Гласность!»

Мне почему-то вспомнился анекдот того времени.

Иностранец, вернувшись из СССР, рассказывает друзьям:

— А вы знаете, что в Советском Союзе есть две расы — «красные» и «черные»?

— Не может быть!

— Да совершенно точно! «Красные» — это те, кто каждый день пьют красное вино, ходят с красными носами и носят красные флаги, а «черные» — каждый день едят черную икру, ездят в черных лимузинах, стоят в черных пальто на трибуне Мавзолея и смотрят на «красных».

По большему счету вторая половина 80-х не шибко отличалась от брежневских времен, разве что дури в обычной жизни добавилось. По-прежнему ловили диссидентов и прочих «сумасшедших» граждан, не понимающих, что живут в лучшей стране на свете. Большинство как сидело по норам, так и продолжало сидеть, не высовываясь лишний раз. На всякий случай.

Весной 1987 года ко мне зашел товарищ, с которым нас связывало общее увлечение «блатной музыкой». Войдя в квартиру, он почему-то странно огляделся по сторонам и тоном заговорщика спросил: «Ты один? Я такое принес! Обалдеешь!» Заинтригованный, ожидая услышать нового Токарева или Шуфутинского, я устремился к магнитофону.

— На, включай! Только потише сделай и окно закрой! — попросил он.

— Там что, матерное что-нибудь? Беляев?