История русского шансона

Шансонье в телогрейке

Сегодня часто можно услышать мнение, что о неволе имеют право петь только люди, там побывавшие. Утверждение, что и говорить, спорное и, на мой взгляд, просто глупое. Хотя причины, по которым возник этот спор, ясны: в 90-е, когда миром правили «малиновые пиджаки», про «зону, бараки и мать-старушку» не пел только ленивый.

Эпоха беспредела и героизации образа бандита совпала по времени с легализацией жанра. Вот почему сегодня шансон для большей части населения ассоциируется не с одесской, эмигрантской или армейской темой, а прежде всего с тюрьмой и ее обитателями.

На изломе веков криминальная нота, действительно, звучала громче остальных. Как тут не вспомнить строки Андрея Вознесенского, написанные им, правда, в адрес Высоцкого, но так подходящие к данному моменту:

«О златоустом блатаре рыдай, Россия.
Какое время на дворе, таков Мессия…»

И ладно бы это были талантливые, заставляющие задуматься песни, как, например, у группы «Лесоповал» или Михаила Круга. Так нет же, в большинстве своем это был тихий ужас, напоминающий плохо зарифмованные выпуски программы «Дежурная часть» или «Дорожный патруль». Сложившаяся с жанром в 90-е годы ситуация нервировала не только широкую общественность, требовавшую запретить шансон, как запрещают наркотики, но и апологетов «блатной» песни — коллекционеров и самих артистов.

Автор книги об Аркадии Северном, собиратель и подвижник жанра Игорь Ефимов, в одном из диспутов вынужден был признать:

«В „русском шансоне“ есть авторы, пишущие исключительно на уголовную тематику. Среди них есть авторы, пишущие плохо. Песни, созданные плохими авторами, явлениями искусства и культуры не являются. Творческой интеллигенции и средствам массовой информации их пропагандировать не стоит».

Еще более резко высказался в 1998 году А. Я. Розенбаум:

«Все стали вдруг писать свой какой-то дешевый „блатняк“, ужасную попсу. Что это такое — „блатняк“? Там должны присутствовать какие-то обязательные вещи — мама, прокурор, воля, „малина“ и так далее. Можно взять „воровской“ словарь, зарифмовать, и получится, в общем, ничего, но там не будет литературы. Для того чтобы писать, в любом случае нужен интеллект. Без интеллекта ничего не получится».

Прав мэтр, получалось не у всех, но именно среди мутной лавины, обрушившейся тогда, слушатель невероятным образом сумел в этой жаргонной какофонии расслышать и красивые мелодии Коржукова, и гениальные стихи Трофима, и душевность Петлюры с Огоньком, и необычные ритмы Наговицына, и «нэпманские» мотивы Круга, и непохожие ни на что каторжанские баллады Ивана Кучина.

Кассеты Михаила Круга и Ивана Кучина появились почти одновременно.

Оба сразу привлекли внимание публики и невольно воспринимались как конкуренты, борющиеся за звание «Короля шансона».

Никогда не бывавший в местах не столь отдаленных, кроме как с концертами; писавший свои песни о «старых ворах» с помощью словаря жаргона 1928 года, Круг и отбывший четыре срока за кражи (в общей сложности 12 лет) в лагерях Кучин являли собой отличную пару для противопоставления и сравнения.

В 1997 году Иван Кучин потряс мир шоу-бизнеса, став абсолютным лидером по объему продаж дисков и кассет. Аудионосители малоизвестного автора-исполнителя покупали лучше, чем попсовые сборники «Союз», записи Киркорова, Пугачевой, «ДДТ» и «Мумий Тролля».

По итогам года артисту присудили премию «Овация», на церемонию вручения которой лауреат не пришел.

За два десятка лет вокальной карьеры его ни разу не показали по центральному ТВ, желтая пресса не печатала о нем броских статей, а диски Кучина все равно продаются, на концертах — аншлаги, и редкое застолье обходится без того, чтобы кто-то не спел:

А в таверне тихо плачет скрипка,
Нервы успокаивая мне.
И твоя раскосая улыбка
В бархатном купается вине.

^{Иван Кучин после концерта в Петербурге. Фото Е. Гиршева.}

* * *