В момент написания этой главы (ноябрь 2011-го) Москва пестрит афишами грядущего совместного концерта Александра Розенбаума и Григория Лепса. Надеюсь, это мероприятие поможет мне понять, что же так крепко связывает Григория с жанром.
С Михайловым ситуация еще более запутана. Человек никогда не пел ничего даже отдаленно жанр напоминающее — ну разве что пара вещей на стихи Есенина прозвучали в первых альбомах. Единственное, что хоть как-то позволяет его отнести к шансону, — так это особая манера (ресторанная, как пишут критики) и редко-редко проскальзывающие в текстах даже не жаргонизмы, а образцы бытовой, простонародной речи.
На мой вопрос, как сам артист Михайлов определяет собственный стиль, я получил ответ:
«…Никак. Как вы определите стиль, например, Антонова или Розенбаума? Их творчество имеет отклик у самых разных людей, вне зависимости от положения, достатка. Мне бы хотелось так же…
У Розенбаума в одном городе отключился звук на концерте, он взял гитару и два часа держал зал. Вот уровень артиста, и до него я хочу дотянуться…»
Наша беседа состоялась зимой 2007-го, и теперь можно сказать, что Михайлов на верном пути: кремлевские аншлаги и звание «Заслуженного артиста» — весомые аргументы.
Но опять же, при чем здесь шансон? Герой песен Михайлова изливает чувства (чаще любовного характера), но при этом четкого сюжета в них не прослеживается, экстремальных обстоятельств — тем более. Это просто красивые, мелодичные, профессиоанально спетые и грамотно аранжированные… эстрадные композиции.
Так мне кажется. Несколько прояснил ситуацию коллекционер и создатель сайта Музей Шансона Владимир Окунев, который на вопрос одного из посетителей его ресурса о феномене Михайлова ответил так: