История русского шансона

«…На банкете Шаляпин осчастливил всех присутствующих импровизированным концертом. Среди ужина Шаляпин встал и крикнул: „Пашка, выкатывай!“ Тут же появился рояль, и Шаляпин, будучи уже немного навеселе, начинал петь. Аккомпанировал ему Жорж Годзинский. В ходе банкетного выступления, видимо, по устоявшейся традиции Годзинский начал „Очи черные“, но Шаляпин остановил, попросил другую тональность и с большим жаром спел эту вещь. Последней вещью этого концерта стала „Две гитары“. Видно было, что и певец испытывает от них громадное удовольствие».

«…Лучше хорошо петь цыганские романсы, чем плохо классические», — заканчивают главу о творческих исканиях артиста в эмиграции Уколовы.

Под настроение артист мог не только с куражом выдать «Очи черные», но даже «похулиганить».

…Отец любил с нами подурачиться, — погружалась в океан памяти Лидия Федоровна Шаляпина. — Уже в эмиграции, во Франции, когда мы — замужние и женатые — собирались на нашей вилле, казалось, что наши детские затеи продолжаются.

…На мотив песни «Разлука ты, разлука» отец любил петь про какого-то сквалыгу. Пел он это каким-то пьяным, отвратительно трескучим голосом, с нарочито хамским завыванием. Пусть песня, если ее таковой можно назвать, была странной, но образ отец создавал необыкновенно убедительный. Вот эта песня:

Сквалыга ты, сквалыга,
Совецка голова.
Убью тебя, сквалыга,
Шестого сентября.

Шестого дожидался,

Сквалыга не пришел,
С женой моей связался —
Ее с собой увел.

Сквалыга ты, сквалыга,

Буржуйска голова.
Убью тебя, сквалыга,
Седьмого декабря.

Седьмого я дождался —

Жена к нему ушла.
Пошла за говночиста,
Детей с ним прижила.

Россея ты, Россея —

Совецкая страна.
Так будешь ты, еСеСеСеР,
Теперь моя жена!

Что ж, даже будучи гением, Федор Иванович Шаляпин был прежде всего человеком и все земное было присуще ему так же, как нам с вами. Да, где-то кого-то он обидел или задел ненароком, когда-то поменял точку зрения, кому-то не нравился, а другие обожествляли его… Это жизнь, и в ней хватает места для разного. Но главное, что оставил нам в наследство великий Художник, — это Русская Песня.

Пьеро, Боян и… Коломбина

В артистической плеяде первых изгнанников «старшим братом» по праву считается Александр Николаевич Вертинский (1889–1957).

Вовсе не стремясь, умалить достоинств его коллег, я вынужден согласиться с доводами главного «ценителя» жанра — времени. Как ни банально звучит, но только ему подвластно определить, кто стал действительно «первым среди равных».

^{Александр Николаевич Вертинский}

Минуло больше полувека с тех пор, как не стало Вертинского, а в будущем году русская культура будет отмечать 120 лет со дня рождения маэстро, но песни его живы и не теряют актуальности и в ХХI веке. Это ли не показатель уровня творчества?

Конечно, в любой судьбе (тем более в артистической) значительную роль играет «госпожа Удача», и эта капризная дама явно благоволила к нашему герою.

Не улыбнись она Александру Николаевичу в очередной драматический момент, и кто знает, кто бы почитался сегодня больше, «Печальный Пьеро» или «Боян русской песни» — Юрий Морфесси, а может, «Вертинский в юбке» — мадам Иза Кремер?

^{Иза Кремер. Ее называли «Вертинский в юбке». Нью-Йорк, 40-е годы ХХ века.}

В рассказе о «длинной дороге» Вертинского мы еще не раз коснемся персоналий его конкурентов за зрительский успех, а пока поговорим о становлении артиста, о том, как же все начиналось.