История Русской армии

Непреклонная решимость Муравьева продолжать осаду Карса спутала все расчеты турок, надеявшихся, что русские снимут осаду с наступлением осенних холодов. Сборы турецких военачальников, пытавшихся выручить Каре, были мешкотны. Омер, двинувшийся в первых числах октября в Мингрелию, потратил много времени на борьбу с отправленным против него отрядом князя Багратиона Мухранского - 19000 человек, главным образом милиции, с 28 орудиями. После ряда боев с переменным успехом (в неудачном для нас деле при Ингуре 25 октября мы лишились 434 человек) он приостановил операции и целый месяц бездействовал. В последних числах октября начался снегопад, снег завалил все проходы через Соган-луг, так что опасность движения турецких войск от Эрзерума отпадала.

Предоставленный собственной участи гарнизон Карса терпел большие лишения, и 12 ноября, когда исчезла надежда на выручку, крепость капитулировала на почетных условиях. Осада Карса длилась 108 дней. Из 30-тысячного гарнизона Вассиф-паши к моменту сдачи осталась половина (за время осады 8500 турок было убито и умерло, 2000 взято в плен и до 3000 бежало). Из сдавшихся 6500 иррегулярных было отпущено по домам, а 8000 регулярных войск объявлены военнопленными. Трофеями были 12 знамен, 50 значков и 136 орудий. Муравьеву был пожалован титул графа Карского.

Узнав о падении Карса, Омер отступил в Батум. Сдачей Карса и отступлением Крымской турецкой армии и закончилась кампания 1855 года, а вместе с ней и Восточная война.

Боевая работа русских войск в Восточную войну (1853 - 1855 годы)

16 марта 1856 года был заключен Парижский мир - расплата за политику Священного союза. Россия лишалась права иметь флот на Черном море, уступала Южную Бессарабию Молдавии{153} и возвращала Турции все свои завоевания на Кавказе. Русский протекторат над турецкими христианами был заменен общеевропейским, каковое обстоятельство открывало башибузукам широкое поле деятельности. В первый раз и, увы, не в последний, русский флаг спускался там, где был поднят...

Политически война была потеряна в 1853 году, когда, боясь предпринять решительные меры, наш кабинет лишь дразнил Турцию и давал время изготовиться всем нашим западным противникам и недоброжелателям. Приведи Император Николай Павлович в исполнение свой план внезапной оккупации Царьграда весною - ему не пришлось бы испытывать на смертном одре горечь Альмы и Инкермана. Кабинет боялся восстановить против себя Европу своей смелостью и добился того, что восстановил Европу своею робостью. Страх - плохой советник в жизни, тем более в политике. Внезапная оккупация турецкой столицы, сломив злую волю Турции, поставила бы Европу перед совершившимся фактом, а история дипломатии учит нас, что политика совершившихся фактов является - и всегда являлась - наиболее действительной.

Плачевные руководители нашей внешней политики совершенно не использовали в русских интересах острый и затяжной австро-прусский конфликт. После ольмюцкого позора (капитуляция в 1851 году Пруссии перед австрийскими требованиями по северогерманскому вопросу) возбуждение во всех кругах прусского общества против Австрии было чрезвычайным. Дружеские отношения между Николаем I и принцем-регентом легко могли преодолеть холодок берлинского кабинета к России. Угроза Богемии со стороны пруссаков совместно с угрозой Галиции со стороны собранной в Польше армии Ридигера сразу свели бы на нет угрозу тылу Паскевича со стороны австрийцев в Трансильвании. Но русский кабинет, отравленный дурманом Священного союза и отождествлявший обывательскую мораль с моралью политической, и не думал прибегать к интригам, как тогда у нас полагали всякую политику, направленную к защите русских интересов, во вред интересам чужим.

Последний шанс на быстрый выигрыш войны нам был дан в Дунайскую кампанию 1854 года. И тут в стратегическом отношении школа Паскевича оказалась тем же, чем была в политическом отношении школа Нессельроде. Сам престарелый князь Варшавский был уже далеко не тот Паскевич, что громил Аббаса-мирзу и пленил эрзерумского сераскира. Немощный телом, он был еще в большей степени немощен духом. Переоценивая противника, трагически воспринимая создавшуюся затруднительную политическую обстановку, он, казалось, потерял веру в себя и в войска, потерял веру в победу - вернее, вовсе не имел ее.