История Русской армии. Том 2. От реформ Александра III до Первой мировой войны, 1881–1917

Мало-помалу Корнилову удалось склонить Керенского на ввод в столицу надежных войск. События на фронте тому способствовали. Рига пала, Петроград оказался под непосредственным ударом врага, и страх перед германскими генералами пересилил у Керенского его неприязнь к русским генералам. В Петроградский район был двинут с Румынского фронта III конный корпус генерала Крымова. Можно было считать обеспеченным создание директории в составе Корнилова, Керенского и Савинкова и снабженной диктаторскими полномочиями. Оставалось договориться, кому в этом «триумвирате» занять председательское место. Для Корнилова этот вопрос особенного значения не имел — Верховный главнокомандующий добивался лишь полноты власти на фронте. Но для Керенского вопрос возглавления был всем. Безмерно честолюбивый председатель Временного правительства мыслил себя не иначе как в центре всеобщего поклонения и обожания.

Корнилов пригласил Керенского в Ставку, чтобы лично договориться с ним о всех необходимых подробностях предположенного государственного устройства. Но «главноуговаривающий» уже впал в свое обычное состояние возбужденного малодушия. Керенский уже стал сожалеть о своей сделке с революционной совестью, о своем сговоре с казачьим генералом. Он уклонился от поездки в Ставку и послал для переговоров с Корниловым случайного человека — обер-прокурора Синода Владимира Львова, давно слывшего у всех притчей во языцех своей сумбурной бестолковостью. Казалось, Керенский искал предлога, чтобы порвать с одиозной «военщиной».

Львов прибыл в Ставку 24 августа. Генерал Корнилов заявил ему, что необходимо учреждение диктатуры при обязательном участии Керенского и что он, Корнилов, готов подчиниться кому укажут.

Вернувшись 26 августа в Петроград, Владимир Львов заявил Керенскому, что Корнилов требует себе всю верховную власть — как военную, так и гражданскую, что он не верит Керенскому и Савинкову и не ручается за их жизнь. Испуг Керенского был велик. Но он не заслонил расчета, вдруг вставшего перед ним: опираясь на все силы революционной демократии, от Савинкова до Ленина включительно, раздавить обнаружившийся «генеральский заговор» и этим раз навсегда избавиться от опасного соперника. Интересы государства всегда были у Керенского на третьем плане (после личных и партийных). Сейчас они окончательно перестали для него существовать.

Керенский вызвал Корнилова по прямому проводу и спросил его, верно ли то, что передал ему Львов, нарочно не поясняя, что именно сказал Львов. Далекий от мысли о провокации, генерал Корнилов лаконически ответил, что правда, не догадавшись ни расспросить Керенского, ни повторить вкратце содержания своей беседы со Львовым. Тогда Керенский приказал Корнилову сложить с себя звание Верховного главнокомандующего. Ошеломленный Корнилов отказался сойти со своего ответственнейшего поста. Сношения Петрограда с Могилевом были прерваны.

27 августа вся Россия была потрясена манифестом Временного правительства, объявившего генерала Корнилова вне закона. В этом манифесте Керенский назвал героя Карпат «изменником»… Когда в июле ему были представлены доказательства службы большевиков у германского командования, то Керенский Ленина «изменником» не называл. Любопытнее всего, что из революционной общественности громче всех об «измене Родине» кричал министр земледелия Либерман — по псевдониму «Виктор Чернов», активный деятель Циммервальдского съезда пораженцев в 1915 году, тот самый, от которого Керенский на совещании 3 августа предостерегал Корнилова. Чернов уже третий год занимал штатную и хорошо оплачиваемую должность в германской разведке, и тайны это ни для кого не составляло. Керенский называл Чернова «товарищем», а Корнилова — «изменником»…

Корнилов не остался в долгу, заклеймив в своем воззвании все Временное правительство «немецкими наемниками». Генерал Деникин считает это воззвание ошибкой, так как из всего состава Временного правительства один Чернов мог по справедливости считаться «немецким наемником». Враждебно к Корнилову относились только Керенский, Чернов и Некрасов. Остальных Корнилову не следовало от себя отталкивать. В этом утверждении генерала Деникина нельзя не видеть чрезмерного его уважения к «общественности».

Керенский приказал военачальникам не подчиняться мятежному Верховному, а войскам не повиноваться начальникам. Он амнистировал арестованных большевиков, призвав их к совместной защите завоеваний революции, и приказал раздать оружие революционному петроградскому пролетариату.

Пока Керенский организовывал и вооружал большевиков, Корнилов бездействовал в Ставке. Ему надо было стать во главе шедшего на Петроград III конного корпуса и лично возглавить спасительную контрреволюцию. Вместо этого он оставался в Могилеве, застигнутый провокацией врасплох. Его полувоенное-полукомиссарское окружение изменило ему и покинуло его.