История русской армии. Том первый

Утром 14 декабря к нашей позиции подошел корпус Ланна, силой до 20 тысяч; около 11 часов французы повели одновременную атаку на обе наши передовые позиции на флангах. Багговут встретил атаку дивизии Сюше контратакой; при поддержке, направленной сюда с главной позиции, Багговут успешно отбил атаку неприятеля, сильно при этом пострадавшего от огня нашей артиллерии. С неменьшим успехом была отражена Барклаем-де-Толли атака на Мошинский лес. Тогда Ланн приостановил наступление, ожидая прибытия дивизии, направленной сюда Наполеоном, и ограничился лишь канонадой.

Около 8 часов вечера подошедшая дивизия Дольтонна ворвалась в селение Мошин. Воспользовавшись этим, Ланн снова повел атаку против Сакена, приказав Сюше возобновить удар против Остермана. Бенигсен, узнав о подходе к французам подкрепления, лично приказал Барклаю и Сакену переменить фронт правым флангом назад и усилил их артиллерией. Оценив значение промежутка между дивизией Дольтонна и остальными войсками Ланна, ослабляющего боевую линию неприятеля, он приказал перейти в общее наступление. С резервом и 20 эскадронами Бенигсен двинулся в указанный промежуток, и кавалерия произвела ряд блестящих атак во фланг французам; в то же время Барклай и Остерман остановили напор неприятеля. Считая атаку Ланна бесповоротно отбитой, Бенигсен, однако, из-за ночной темноты и вьюги не преследовал французов; мало того, он вынужден был тотчас же отступить на север, чтобы не быть обойденным главными силами Наполеона, бывшими в этот день у Голымина. Приписав себе вполне справедливо победу над Ланном, Бенигсен был не прав, утверждая в реляции, что он отбил атаки самого Наполеона.

В тот же день главные силы французской армии атаковали у Голымина сравнительно небольшой, в 10–12 тысяч, сборный отряд князя Голицына, образовавшийся случайно из полков разных дивизий, частью блуждавших со времени отступления от р. Вкры вследствие противоречивости приказаний графа Каменского, частью отрезанных от своих дивизий при наступлении французов в северном направлении; во время боя подошли еще отряды подобного же происхождения. Желая сделать остановку для войск, донельзя утомленных, князь Голицын вынужденно должен был занять впереди Голымина позицию, прикрытую излучиной болотистой речки; лес на левом фланге был занят Костромским пехотным полком под командованием князя Щербатова.

Борьба небольшого нашего отряда с превосходящими силами противника могла окончиться для князя Голицына сравнительно благополучно лишь потому, что невылазная грязь, замедлявшая движение французов, принудила Наполеона вводить свои войска в бой по частям, по мере их подхода, причем большая часть французской артиллерии, завязшая в грязи, осталась назади.

Между тем, в 15 верстах от Голымина и Пултуска, в Макове, стоял неподвижно и безучастно граф Буксгевден с дивизией Тучкова. Нельзя отрицать, что происшедший в этот день переход власти над армией, осложненный самовольством Бенигсена, затруднял ориентирование Буксгевдена; но нельзя не признать и того, что бездействие в Макове еще лишний раз свидетельствовало об узости военного кругозора Буксгевдена. «Стоять без дела, — говорит Леер[61], — когда нет специально данного поручения, слышать выстрелы в 15 верстах и не идти на выручку, это дело преступное на войне.»

Задуманное Наполеоном окружение русской армии не удалось. Весь результат осеннего похода свелся для него лишь к тому, что, оттеснив русских на север, он мог с большей безопасностью расположить свою армию на квартирах. Французская армия заняла обширный, около 200 верст по фронту, квартирный район Варшава — Пултуск — Голымин— Млава — Остероде. Она сильно нуждалась в отдыхе, ибо была до чрезвычайности истощена последними движениями; в оттепель при глинистом грунте грязь была так велика, что однажды на прохождение 11 верст потребовалось 13 часов. Кроме дурной погоды, было и другое зло, способствовавшее появлению в доселе безупречных войсках Наполеона признаков деморализации. Реквизиции ничего не давали, а подвоз жизненных припасов из магазинов был почти невозможен. Наследный принц Баденский, предпринявший с Наполеоном поход в 1806 г., говорит в своем дневнике, что голод был неизменным спутником великой армии и что здесь последняя стала впервые выражать недовольствие. Храбрые воины привыкли к усталости и опасностям, но не к продолжительным лишениям. Упадок дисциплины был несомненный. Фукар рассказывает, как 14 декабря на биваке 10-го полка солдаты кричали проезжавшему Наполеону по-польски «chleba», на что находчивый император на том же языке отвечал им «niema».