Тема семьи и семейных основ приобретала в 70-е годы особо актуальное значение, поскольку развитие буржуазных отношений уже начало подрывать родственные связи. К «семейной» теме обратился и Салтыков-Щедрин в романе «Господа Головлевы». Так же, как и Толстой, он видит в распаде семьи признак духовного нездоровья русского общества. История семьи Головлевых — это история ее нравственного разложения. В отличие от многих помещичьих семей Головлевы в пореформенные годы не оскудели, а наоборот, значительно разбогатели. Диалектика души собственника демонстрировалась автором на примере Порфирия («Иудушки») Головлева, обогащению которого соответствовало внутреннее опустошение, утрата не только родственных, но и чисто человеческих чувств.
Картина уничтожения родственных уз, разрыва связей между людьми составила тревожный фон и романа Достоевского «Братья Карамазовы». Темы эти в еще более драматическом звучании возникли в 80–90-х годах в творчестве выдающихся русских писателей.
§ 4. РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА 80–90-х ГОДОВ XIX ВЕКА
Последние десятилетия XIX века были обозначены серьезными переменами в общественной и литературной жизни России.
Утверждение капитализма в экономике повлекло изменения в социальной, культурной, духовной сферах русской жизни. После либеральных реформ 60–70-х годов во внутренней политике восторжествовал консервативный курс. Крылатыми стали слова Блока о России 80-х годов:
В общественной мысли изжили себя просветительские иллюзии, потерпели крах идеи народничества, утопизм общинного социализма. Но в то же время вызревали новые интеллектуальные силы, шла упорная, часто подспудная работа коллективной мысли. На смену революционным призывам стремительной коренной ломки устаревших государственных институтов пришли идеи постепенного преобразования страны. Молодежь «манила к себе легальная общественная деятельность, но на этой почве мы все же готовили себя к борьбе за свои идеалы, терпеливой, настойчивой, неуклонной»,[485]
— писал современник. Не были утрачены прогрессивные и гуманные идеи, которыми жила русская интеллигенция предшествующих лет, однако разочарование в прежних политических идеалах вызвало спад общественного движения, измельчание общественных интересов, появление упаднических настроений.Определились новые духовные искания интеллигенции. Н. А. Бердяев писал: «Были признаны права религии, философии, искусства независимо от социального утилитаризма, моральной жизни, то есть права духа, которые отрицались русским нигилизмом, революционным народничеством и анархизмом…».[486]
Изменения коснулись и литературы. Ушли из жизни в начале 80-х годов Тургенев и Достоевский, отошел от художественного творчества Гончаров. На литературном горизонте появилась новая плеяда молодых мастеров слова — Гаршин, Короленко, Чехов.
В литературном процессе отразилось напряженное развитие общественной мысли. Вопросы общественного и государственного устройства, быта и нравов, национальной истории — по сути, вся русская жизнь была подвергнута аналитическому освещению. При этом был обследован огромный материал, поставлены великие, определяющие дальнейший прогресс страны проблемы. Но вместе с тем русская литература наряду с так называемыми «проклятыми вопросами» отечественной действительности приходит к постановке и общечеловеческих нравственных и философских проблем.
Реалистическое направление оставалось господствующим, достигнув выдающихся успехов в предшествующий период. Тем не менее, с начала 80-х годов ряд крупных мастеров слова обнаруживают стремления к поиску новых выразительных средств. В переписке, статьях Л. Толстого, В. Короленко, А. Чехова, позднее М. Горького постоянно возникали вопросы о дальнейших судьбах реализма. Процесс развития и трансформации художественного реализма носил общеевропейский характер. Об этом писали Ромен Роллан, Анатоль Франс.
Развитие капиталистических отношений обозначилось не только ростом городов, строительством железных дорог, фабрик и заводов, но и изменениями в психологии людей. Новые условия жизни прождали новые понятия, меняли человеческие чувства, восприятия и духовные потребности. Актуальную остроту обретал вопрос, заданный Чеховым в одном из писем: «Для кого и как писать?». В это же время Толстой неоднократно признавался в письмах и дневниках, что ему совестно изображать вымышленных героев.